Нормальные люди: Елена Альшанская Опции

[aheron]

Елена Альшанская переехала в Россию из Латвии в 2001 году. А зимой 2004-го попала с маленькой дочкой в подмосковную районную больницу. В пяти соседних боксах лежали 25 никому не нужных малышей. Заведующая больницей сказала, что это отказники. Именно так — отказники.ру — Альшанская и назвала сайт, из которого позже вырос благотворительный фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам». «МН» побеседовали с Еленой о том, что действительно могут сделать активисты, чиновники и обычные люди, чтобы в стране при живых родителях не появлялись сироты.

http://www.mn.ru/society/20140130/368809957.html

[Мама Лялечка]

по ссылке текста нет, только заголовок в Московских новостях. может быть прямо сюда текст статьи выложите?

[Klukva Severnai]

"Нормальные люди: Елена Альшанская. История молодой мамы, которая борется с системой за права детей, оставшихся без родителей" - http://www.mn.ru/society/20140130/368809957.html

Елена Альшанская переехала в Россию из Латвии в 2001 году. А зимой 2004-го попала с маленькой дочкой в подмосковную районную больницу. В пяти соседних боксах лежали 25 никому не нужных малышей. Заведующая больницей сказала, что это отказники. Именно так — отказники.ру — Альшанская и назвала сайт, из которого позже вырос благотворительный фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам». «МН» побеседовали с Еленой о том, что действительно могут сделать активисты, чиновники и обычные люди, чтобы в стране при живых родителях не появлялись сироты.



— Чем вы занимались до основания фонда и до этой истории с больницей?

— Я училась на заочном отделении философского факультета Санкт-Петербургского университета. Не работала, потому что воспитывала ребенка. После планировала заняться культурными проектами вместе с друзьями, у нас уже были идеи. Конкретно про социальные истории не думала, но я никогда не видела себя вне общественной сферы. Мне с детства было понятно, что настоящее дело связано с устройством и переустройством общества. Помню, что когда мне было лет шесть, я никак не могла понять, почему взрослые так нерационально распределяют ресурсы, ведь где-то голодают, а где-то лишнюю еду выбрасывают. Мне казалось, что это очень неразумно устроено. Я представляла, что вырасту и налажу логистику транспортировки лишней еды и вещей.

— Как появился фонд?

— Не было идеи создавать фонд. Но ситуация в больнице оказалась настолько вопиющей, что я не смогла остаться равнодушной. Дети чуть младше моей собственной дочки лежали в пустых боксах, иногда на голых клеенках, к ним практически никто не подходил, и они все время плакали, скорее даже скулили, как маленькие звереныши. Это потом я поняла: то, что они плакали, было хорошим знаком — значит, к ним все же регулярно подходили в зависимости от того, какая смена была. Значит, они привыкли к человеческой заботе и просили о ней. Потом уже, объезжая подмосковные больницы, я видела куда более страшные картины — тихих, молчаливых, ни о чем никого не просивших младенцев, которые к своим четырем-шести месяцам уже переставали плакать, потому что понимали, что на плач никто не придет.

Тогда же я, как только выписалась из больницы, просто бросила клич среди друзей и знакомых собрать памперсы и одежду. Все дружно согласились, купили необходимое, отвезли в больницу.

Но памперсы закончились, и когда я попыталась снова попросить друзей помочь, оказалось, что они не готовы помогать регулярно. Для меня это тогда стало, конечно, открытием. Это сейчас я понимаю, что все разные, и нельзя требовать от всех людей участия. Кто-то готов помогать только родным и друзьям, кто-то может помочь и незнакомому, за ближним кругом. Что-то задевает, какая-то тема совпадает с внутренним камертоном — у каждого свои мотивы.

Тогда я написала в «ЖЖ», на родительские форумы и нашла много единомышленников. Первыми волонтерами стали мамы и даже целые семьи с маленькими детьми: для них боль ребенка была близка и понятна, это откликалось. Так сложилась наша первая команда. Мне казалось, что мы сейчас быстро всем поможем, все разрулим и разойдемся по домам. А потом никто расходиться не захотел, так и возник фонд.



— Больницы шли вам навстречу?

— До нас так активно больницам никто не помогал. Все заведующие клиниками по-разному выходили из ситуации. Одни закупали малышам подгузники и прочее из общих больничных средств, по сути, нарушая Бюджетный кодекс. Другие находили спонсоров. Кто-то вообще этим не занимался. Поэтому детей в больницах мы видели в разном состоянии — и ухоженных, и тех, у кого опрелости превратились в рваные раны. Мы за первый год объездили все подмосковные детские больницы — их больше 60.

— Удалось добиться, чтобы для отказников выделяли деньги и открывали ставки для персонала?

— Да, после того как мы сделали проблему видимой, донесли ее до губернатора, в области приняли закон о дополнительном обеспечении детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей и находящихся в медучреждениях. У больниц появились и деньги на памперсы, и детское питание, и ставки психологов и воспитателей. Правда, не везде все эти специалисты появились, но все же это как-то заработало. И дети перестали находиться в больницах годами. Раньше отказники сидели в больницах по полгода, по нескольку лет на так называемом обследовании. Но представьте ситуацию ребенка, потерявшего маму в самые первые дни жизни, когда он полностью от нее зависит, когда ждет контакта, тепла, заботы — это его биологические ожидания. А видит пустую палату и разных людей, при этом никто из них не берет на себя заботу о нем. Это чудовищный стресс для ребенка, у него такой уровень тревоги и страха, что все его развитие (и физическое, и психическое) просто замирает. Каждый такой день — это минус месяц развития. Нигде в законе не написано, что подобное обследование надо проводить в стационаре. Сегодня два-четыре месяца — самый большой срок пребывания детей без показаний в подмосковных больницах.

— У вас есть центр для мам с детьми «Теплый дом». Что в нем происходит?

— С «больничными» детьми нужно было что-то делать. Первая идея — раздать всех по семьям. И, кстати, с нашей помощью более 2 тыс. детей нашли новых родителей.

Но в какой-то момент мы поняли, что не заметили главного — источник проблемы. Как дети попадают в детские дома? Так появилась программа помощи семьям «Профилактика социального сиротства». Психологи, юристы и соцработники помогают родителям справиться с трудностями, а детям остаться в семье. Мы работаем с семьями, в которых детей или уже отобрали, или готовятся сделать это. Еще у нас есть договоренность с несколькими роддомами, и наши психологи выезжают к женщинам, которые намерены отказаться от ребенка. Специалисты выясняют вместе с мамой причины отказа, действительно ли это осознанное решение, и в половине случаев отказ удается предотвратить. Продолжением проекта «Профилактика отказов от новорожденных» стал центр «Теплый дом» — мы его создали, когда поняли, что очень часто мама готова оставить ребенка, потому что ее совсем некому поддержать и ей некуда с малышом пойти.

В «Теплом доме» маме помогают пережить сложный период, научиться заботиться о ребенке, получить профессию, восстановить связи с родственниками, вернуться на родину. Перед психологами проекта порой стоит очень сложная задача — помочь женщинам изменить модель поведения, ведь очень часто у них самих было неблагополучное детство и нет позитивного опыта семейных отношений, которому просто неоткуда взяться. И это неблагополучие передается из поколения в поколение. Например, мы помогали девушке, которая выросла в детском доме. К нам обратились из больницы, куда она попала с ребенком, когда поняли, что она планирует от девочки отказаться. Выяснилось, что отказаться от ребенка ей предложили сотрудники опеки, когда узнали, что у нее нет своего жилья. Мы предложили ей пожить в «Теплом доме». За время пребывания в приюте с помощью психологов она научилась ухаживать за ребенком и заботиться о нем. Это оказалось действительно непросто, так как своей мамы девушка не помнила. Юрист фонда помог оформить документы, и через семь месяцев семья уехала на родину. Там девушка оформила пособия, начала лечение и даже разыскала своих родителей. Ребенок остался с мамой, а не попал в детский дом. Пожалуй, самое важное — мамы, которые планировали отказаться от ребенка, начинают видеть себя и свое будущее вместе с ним.

— Почему важно, чтобы ребенок не попал в детский дом?

— Представьте комнату, где живут 6–12 детей. Они «хором» по часам встают, едят, учатся, ложатся спать. Переживания и желания этого конкретного ребенка никому не важны. Как личность он никого не интересует, никто не будет ему объяснять, что и почему с ним произошло. Постепенно он начинает отставать от сверстников в развитии — эмоциональном, физическом, интеллектуальном.

Он живет в системе коллективных отношений, тотальной несвободы выбора, а главное — без близкого человека: искусственно созданный коллектив не может вырастить ребенка.

И система наглядно это показывает. Как сложно выпускнику интерната, детского дома потом собрать себя и свою жизнь во что-то целостное и успешное. Хорошо, если есть родственники, которые заберут ребенка домой. Если ребенок маленький и здоровый, то велик шанс семейного устройства. Если он постарше или болен, скорее всего ребенок останется в системе. Если у него серьезное заболевание, особенности развития, тогда его ждет коррекционный интернат. Последний в этой цепочке для детей с особенностями в развитии обычно ДДИ — детский дом-интернат в системе социальной защиты для умственно отсталых детей, отсюда выход для всех практически один — психоневрологический интернат для взрослых. Или, если повезет, можно попасть в дом престарелых.

— Как можно изменить такую систему? Что необходимо сделать на уровне государства?

— Должны быть созданы условия, позволяющие семьям с детьми не выживать, а жить. Должны работать социальные службы, куда семья может в любой момент обратиться за помощью. Если ей негде жить, то ей должно быть предоставлено социальное жилье. Для детей с особенностями развития нужно обеспечить на местах доступные образовательные услуги, досуг, реабилитацию, чтобы мама не отдавала ребенка в интернат за 500 км просто потому, что больше ему негде получить элементарное образование и развитие.

У нас до сих пор нет доступных программ ресоциализации нарко- и алкоголезависимых. Нет программ поддержки семей в сельской местности, где нищета и реально нет работы. Нет поддержки родственной опеки. Почему государство платит деньги только приемным родителям? А если родная бабушка готова воспитать малыша, которого мама не в состоянии растить, почему она не получит никакой помощи?

— Территории без сирот — это возможно?

— Возможно. Если изменится подход на госуровне и экономить на самом основном, человеческом ресурсе, перестанут. И будут не на год вперед заглядывать, рассчитывая эффективность, а на 10–15 лет. И у нас не будут расти расходы на вооружение, а падать на социалку. Когда чиновники и депутаты поймут, что их основная компетенция — найти грамотных экспертов, а не облекать в законодательные инициативы свои идеи, построенные на мнении.

— Активисты, с которыми мы беседуем, часто признаются, что окружающие нередко называют их ненормальными. Вы себя так ощущаете?

— Жить осмысленно, наполненно, с открытыми глазами — это нормально. А если живешь с открытыми глазами, всегда видишь тех, кто не справляется сам, у кого меньше ресурсов.

Так вот, если ты понимаешь, что их у тебя много, по сути, я о любых ресурсах говорю, то самое естественное — помочь тому, у кого их нет. Так мир сохраняет гармонию, человечность. Мы — нормальное, а не дикое и не жестокое будущее для своих же детей.

[Мама Лялечка]

спасибо, Зарем!