Пресса, Тема 2011 г. 2011 - 2013 год Опции

[Klukva Severnai]

"Неравнодушие: уникальная операции вернула малышу-сироте зрение"

http://www.miloserdie.ru/index.php?ss=1&am...78&id=15357

История полуторагодовалого сироты Максима – история неравнодушия. Мы опустим рассказ о том, в силу каких обстоятельств ребенок, лишенный зрения и слуха, в полтора года оказался в доме ребенка. Мы хотим рассказать о том, что произошло с ним после, о том, как изменилась его жизнь благодаря людям, которые не остались равнодушными и не прошли мимо. Эта история не о боли, горестях или жизненной несправедливости, а о том, что можно и нужно ставить им в противовес: о доброте и заботе, о внимании и отзывчивости, о простых поступках, совершать которые никто не обязан, но совершает, потому что не может по-другому.
«Этим летом мне позвонили из дома ребенка, которому я помогаю. Главврач, замечательная женщина, переживающая за детей, сообщила, что недавно у них появился малыш Максим полутора лет, который не видит и не слышит», - рассказывает волонтер Татьяна начало истории Максима.
За помощью в организации обследования и лечения Максима Татьяна обратилась к волонтерам команды «Дети в беде» БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам» (www.otkazniki.ru). Показать мальчика решили доктору Петру Петровичу Скрипцу, который, сотрудничая с Фондом на протяжении нескольких лет, оказывает посильную помощь детям-сиротам, многих из них буквально спасая от слепоты.
Принял Петр Петрович и Максима. На самом деле, за простым словом «принял» стоит немалое количество организационных, административных и финансовых вопросов, которые требовали безотлагательного решения для того, чтобы мальчик получил возможность лечиться. Занимались этими вопросами большей частью волонтеры.
Несмотря на очень плотный график и на то, что запись на операции ведется на полгода вперед, Петр Петрович смог найти время для срочной операции Максима, ведь в противном случае малышу грозила бы полная необратимая потеря зрения. У малыша уже начинала мутнеть роговица. Доктор лично занимался оформлением для мальчика педиатрической квоты.
Параллельно с этим волонтеры вели сбор средств на проведение специальных анализов, на оплату няни, без которой ребенок в таком возрасте просто не смог бы находится в больнице после операции, поддерживали постоянную связь с домом ребенка.
Для проведения операции необходимо было срочно приобрести дорогостоящие интраокулярные линзы и дренажные клапаны. Линзы Максим получил по квоте, а вот сбор средств на покупку дорогостоящих клапанов мог затянуться. На помощь вновь пришел доктор Скрипец, лично обратившись к руководству компании «Визион Технолоджи» с просьбой предоставить дренажные клапаны для операции, не дожидаясь оплаты. Реакция руководства компании была мгновенной и превзошла все ожидания: один клапан был передан Максиму безвозмездно, а из пожертвований позже был оплачен второй.
Так благодаря совместным усилиям волонтеров, сотрудников дома ребенка, доктора Скрипца, замечательного руководства фирмы «Визион Технолоджи» и всех, кто участвовал в сборе средств на лечение мальчика, спустя два дня после проведения обследования, Максиму была сделана первая, а позже и вторая операция.
Сложнейшие операции можно по праву назвать уникальными. Достаточно лишь сказать, что Максим был вторым ребенком в мире, прооперированным интраокулярными линзами при таком генетическом заболевании. Первого пациента так же оперировал Петр Петрович Скрипец.
В результате ребенок, поступивший на лечение фактически слепым, уже через неделю после операции стал улавливать движения и следить за передвигающимися предметами. Спустя еще некоторое время малыш стал тянуть руки к игрушкам, интересоваться тем, что происходит вокруг, а это значит, что свет стал проникать в сетчатку и, по словам доктора, самое главное сейчас – это просто «раскачать мозг для того, чтобы он снова заработал».
На вопрос о прогнозах относительно зрения Максима Петр Петрович ответил: «В будущем мы надеемся достичь того уровня зрения, чтобы он смог по крайней мере обходиться без внешней помощи, т. е. достичь уровня слабовидения. Это уже не незрячесть, когда дети не могут обслуживать себя сами без специальной подготовки и обучения. Это дети, которые видят, но им просто нужно увеличивать изображение. С такими детьми гораздо легче. Поэтому, если нам удастся передвинуть его из группы незрячих в группу слабовидящих, это будет большой скачок».
Помимо офтальмологического лечения, Максим проходил ряд других обследований и продолжал радовать своими успехами. Так, мальчик стал слышать на одно ушко, и есть надежда на полное восстановление слуха.
Волонтер Татьяна, видевшая малыша некоторое время спустя после операции, рассказала, что за такой короткий период персонального ухода Максимка изменился до неузнаваемости: стал садиться, держаться за палец няни, пружинить ножками, начал проявлять интерес к игрушкам, к окружающему миру. Происходящим с ним чудесам есть простое практическое объяснение: 24 часа в сутки малыш находился в заботливых руках медперсонала и няни.
Несмотря на очевидные успехи и улучшение состояния Максима, волонтерам и всем, кто оказался участником этой истории, предстоит сделать еще очень и очень многое. Продолжится сбор средств на оплату услуг профессиональной няни, на обеспечение малыша необходимыми средствами ухода, будут решаться самые различные вопросы по организации его дальнейшего лечения.
После операции в течение трех-четырех лет Максиму необходимо продолжать периодическое стимуляционное лечение в НИИ педиатрии и детской хирургии. В это время рядом с ним постоянно должна находиться няня, ведь маленький слабовидящий ребенок не в состоянии обслуживать себя самостоятельно, не говоря уже о том, что в такой сложный период ему, как любому ребенку, просто необходимы поддержка, забота, тепло и, конечно же, любовь взрослого.
Сейчас Максимку перевезли обратно в дом ребенка, где он будет находиться до начала следующего курса лечения, которое для него обязательно организуют неравнодушные люди. Организуют еще не раз, потому что, перефразируя великого писателя, «мы в ответе за тех, кому помогли». В данном случае это действительно так, ведь остановившись на полпути, можно перечеркнуть не только усилия стольких людей, пришедших на помощь, но и надежды малыша на выздоровление и счастливое будущее. И люди, ставшие для Максима поистине родными, знают об этом лучше всех остальных.
Ни о чем не знает пока только маленький голубоглазый красавец Максимка: ни о том, сколько друзей и добрых людей его окружают, ни о том, что ему обязательно помогут и не оставят. Пока он просто живет и растет, а теперь еще и видит свет, свет который ему подарили.
Очень хочется, чтобы все поверили так же, как верим мы, в то, что никакие усилия не бывают напрасными, что отзывчивость, добрая воля и неравнодушие во все времена способны творить чудеса, преодолевать любые препятствия, достигать любые цели. И чем больше людей верят в это, тем ближе кажется цель и более преодолимыми представляются препятствия.

Елена НОСОВА, «Волонтеры в помощь детям-сиротам» (Отказники.РУ)

Проект «Дети в беде»
«Дети в беде» – один из проектов Фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» (www.otkazniki.ru). Волонтеры данной команды помогают детям-сиротам, нуждающимся в лечении. Не секрет, что очень частая причина отказа от ребенка – та или иная болезнь. Так они попадают в дома ребенка, где далеко не все малыши имеют возможность воспользоваться своим правом на бесплатное медицинское обслуживание. Попросту этим некому заниматься. У персонала учреждения даже при всем желании нет возможности по-матерински заботиться о здоровье каждого подопечного ребенка. Если вовремя не пройти курс лечения, заболевание может перейти в неизлечимую стадию. Вот тут на помощь приходят волонтеры. Они следят за лечением детей, отстаивают очереди, чтобы получить квоты, договариваются о повторных госпитализациях, обеспечивают детей всем необходимым во время лечения. Но существует еще одна проблема. Государством не предусмотрен персонал, который бы ухаживал за сиротами во время госпитализации, его нет ни в детском учреждении, ни в больнице. Именно поэтому детей чаще всего не госпитализируют. Отсутствие специального ухода сводит на нет все усилия врачей. Особенно это актуально для малышей и детей-инвалидов, которые не могут ухаживать за собой сами. Для таких детей Фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» нанимает нянь. Женщина ложится с ребенком в больницу в самом начале госпитализации и находится с ним, как мама, до самой выписки. Во всем помогает ему, ухаживает, водит на процедуры, и… развивает. После долгосрочной госпитализации на лицо скачок в развитии ребенка, ведь даже не очень долгий тесный контакт со взрослым человеком идет детям-сиротам на пользу. Быть няней очень непросто: 24 часа в сутки по несколько недель подряд они испытывают как физическую, так и психологическую нагрузку. Но няни необходимы детям! Фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» постоянно ведет сбор средств на оплату труда нянь.

"Няни очень нужны"

Журнал "Дети дома". 2010. 6. С. 13 - 14 - http://copy.yandex.net/?fmode=envelope&...406&keyno=0

Группа волонтеров, впоследствии оформившаяся в фонд "Волонтеры в помощь детям-сиротам" и создавшая знаменитый уже сайт Оtkazniki.ru, стали первопроходцами в деле защиты прав отказников и социальных сирот, длительное время находящихся в больнице. Три года назад они тоже начинали свою деятельность с поиска единошленников через Интернет, с поставок в больницы подгузников и детской одежды.
Следующим шагом стало появление в лечебных учреждениях нянь, которые занимались детьми, и зарплату которым платил фонд, а не государство. Но главное, Елена Альшанская, президент благотворительного фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам", стала стучать во все двери, пытаясь найти взаимопонимание с властными структурами, чтобы изменить положение отказников в больницах.
Волонтеры добились своего: 16 мая 2007 г. Московская областная дума приняла законопроект, который позволил ввести в бюджет области дополнительное финансирование на содержание брошенных детей и дополнительные ставки для педагогического персонала в больницах. Правда, ставки, выделенные государством, очень малы, и фонд по-прежнему доплачивает няням. Другим важным успехом стало сокращение срока пребывания ребенка в больнице.
Попытки изменить законодательство на федеральном уровне пока не увенчались успехом, потому что сегодня финансирование отказников в больницах - исключительно вопрос региональной власти и регионального бюджета. Вот почему очень важно, чтобы подобные проекты развивались во всех регионах. Важно координировать свою деятельность и создавать систему общественного контроля над сиротскими учреждениями.
При поддержке фонда такие волонтерские организации уже работают в Нижнем Новгороде, Екатеринурге и Челябинске.
Безусловно, дети в больнице - забота не только медиков, не только социальных служб и волонтеров, но и каждого из нас.

Чем лично я могу помочь такому ребенку?
Этот вопрос мы задали Марине Андреевой, координатору команды "Содействие семейному устройству" благотворительного фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам".

- Чем ему можно помочь?
Во-первых, очень важно, чтобы ребенок не оставался в палате один, рядом должен быть заботливый взрослый. В свое время мы добились того, чтобы к отказникам в больницы Московской области набирали дополнительный персонал - нянь. Они играют с детьми, читают, рисуют с ними, просто уделяют внимание, разговаривают с детьми, носят на руках, утешают. Тогда ребенку легче почувствовать себя в безопасности. В других регионах такого нет до сих пор. Там детей просто закрывают в палатах. Бывает так, что ребенок живет, как затворник, в одиночном боксе, медсестры физически не успевают оказать всем внимание,, например в большом отделении отказников, где лежат сразу 30 - 40 детей. Поэтому нужен дополнительный персона. Если его нет, выход - волонтерский уход.

- Возьмем ситуацию, когда мама лежит в больнице со своим ребенком и рядом - ребенок-сирота, что она может сделать для этого малыша?
Лучше всего спросить у медсестры, чем ему помочь: она должна знать, чего не хватает малышу. Могут быть нужны памперсы, пеленки или какие-нибудь лекарства. Если заведующий отделения не против, можно повозиться с детьми. Пеленать, играть, читать книжки. Хотя бывает, что медперсонал не желает такой помощи. Ведь не секрет, что после общения с волонтерами дети начинают капризничать, плакать, когда остаются одни: вот только что им было хорошо и весело, а теперь они снова в одиночестве. И нянечки часто жалуются: "Вы поменьше их на руки берите, а то нам потом их плач слушать всю ночь".
А можно сделать для ребенка нечто большее. Многие волонтерские движения начались с того, что какая-то мама лежала со своим ребенком в больнице, увидела глаза отказника и захотела помочь таким детям. Можно найти малышу новую семью. Или помочь вернуться к кровным родителям. Можно вникнуть в проблему, понять, почему родители отказались от своего ребенка. Мало кто знает, что почти тридцати процентам семей можно помочь вернуть ребенка
Главный недостаток этой системы - ее закрытость. Общество не видит отказников, не знает об их проблемах, многие вообще не подозревают об их существовании. Прежде всего необходимо сделать систему более открытой для общества. Волонтерское движение способствует как раз этому. Поэтому так приятно, что появляется все больше больниц, готовых принять волонтерскую помощь, не относящихся к ней с подозрением и настороженностью. И все больше неравнодушных людей, которые сами предлагают свою помощь.
И еще - необходимо создать по-настоящему эффективную систему социальной поддержки семей, находящихся в трудной жизненной ситуации. На сегодняшний момент общество может только наклеить ярлык, осудить: алкоголики, тунеядцы... А если мы научимся помогать этим семьям, то сохраним родителей колоссальному количеству детей. Они не будут в таком количестве попадать в больницы, становиться отказниками. При существующем положении дел мы будем до бесконечности искать детям новые семьи, и пока не начнем поддерживать родителей в трудных ситуациях, ужасная статистика социального сиротства в нашей стране кардинально не изменится.

Мария Доброславская, пресс-секретарь фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам.
Для ухода за детьми-сиротами во время госпитализации Фонд "Волонтеры в помошь детям-сиротам" на пожертвованные средства нанимает нянь. Только благодаря заботам нянь лечение может быть. Часто дети не могут обслуживать себя сами. Поэтому няни - единственный выход. Бз них лечение невозможно и неэффективно. Няни ложатся с детьми в больницы и находятся с ними круглосуточно без выходных до самой выписки, бывает, месяцами. Как мамы. Няни не только проходят с детьми необходимые процеудыр, ухаживают в сложный послеоперационный период. Они занимаются с детьми. И после выписки у детей очевиден скачок в развитии. Естественно, труд таких мам необходимо оплачивать, ведь у всех нянь своя жизнь, свои семьи.

[Klukva Severnai]

Елена Фортуна: Полюбить можно любого ребенка.

http://www.pravmir.ru/elena-fortuna-polyub...yubogo-rebenka/

Тема о поиске семьи для Оли: http://otkazniki.ru/forum/index.php?showtopic=11556

Елена Фортуна — главный редактор журнала для приемных родителей и тех, кто собирается стать ими «Родные люди». А еще она — многодетная мама. Совсем недавно в семье Елены и ее мужа Олега появилось еще трое детей, младшей из которых — 8 лет. Как живется семье, состоящей из двоих взрослых, шестерых детей и собаки? Что приносят с собой ребята из сиротских учреждений и как с этим можно справиться? Об этом и многом другом Елена рассказала Правмиру.

Сева — почти 9 лет, в семье с 4 лет
Адиль — почти 14 лет, в семье с 10 лет
Даша — 10 лет, в семье с 7 лет
Алиса — 10 лет, в семье полтора месяца
Ярик — почти 9 лет, в семье месяц
Оля — 8 лет, в семье 2 недели

"В 2008 году я была одна. За плечами — неудачный брак, причем он остался в памяти как период моих непрекращающихся болезней. Мне — 33 года, я профессионально востребована: делаю дизайнерские проекты для различных газет и журналов. Но чувствую, что в моей жизни отсутствует нечто главное. Однако мысль усыновить ребенка в голову почему-то не приходила.

Помощь подоспела со стороны психолога и друга, который сказал: «Ну чего ты страдаешь, иди и усынови ребенка». И это было произнесено так вовремя, что через три месяца после этого разговора четырехлетний Сева был у меня дома. Безо всяких предварительных сомнений, метаний, разговоров на форумах.

Я знала, что хочу мальчика, не младенца. Но совсем не думала о внешности ребенка, о его здоровье. И при этом мне достался совершенно здоровый мальчик, как я хотела, того возраста, как мне надо — завидный синеглазый красавец.

Жили мы вдвоем с Севой, и все у нас было, в общем то, неплохо. Я к тому времени уже работала дома, и поэтому у меня была возможность проводить с ребенком много времени. Другой вопрос: я совершенно не знала, как это делать. Помню, первый раз Сева уснул у меня в машине, и меня тогда чуть удар не хватил. Я испугалась: что с ним?!

Да, с появлением Севы жизнь моя изменилась очень сильно. Я пыталась осознать себя мамой. Жила и жила одна, а тут раз — стала мамой. И понимаешь, что мама — это теперь твое главное. Были постоянные метания в поисках себя, попыток понять, такая ли я мама, как необходимо. И все время казалось: какая-то не такая… Просто неопытная.

При этом вопрос, что нам нужен папа и муж, оставался открытым, но при моем образе жизни (я — домоседка, и не особо люблю куда-либо выбираться) его можно было найти только одним образом — в Интернете. Что, собственно говоря, и случилось.

У меня был (и сейчас есть) дневник в ЖЖ. Как только я решила усыновить ребёнка, я стала подробно и много писать об этом, буквально каждый шаг: как ходила в опеку, как знакомилась с ребенком. Среди моих друзей и знакомых эта информация оказалась востребованной: мне задавали множество вопросов, и уже тогда я поняла, что людям не хватает элементарных знаний в вопросах семейного устройства, что позднее и подтолкнуло к мысли издавать журнал для приемных родителей и тех, кто только собирается ими стать.

И вот в ЖЖ мы стали общаться с Олегом, который жил тогда в другом городе. Обычное интернет-общение: комментарии, ответы на вопросы. Как-то он написал, что будет в Москве в ближайшую пятницу, предложил встретиться, попить кофе. А у меня никак не получалось в пятницу. «На выходные остаться не могу, цены в московских гостиницах очень бьют по карману». Тогда я предложила остановиться у нас с Севой: в двухкомнатной квартире сможем выделить спальное место.

Олег потом признался, что был поражен: женщина с ребенком не боится вот так пригласить к себе в дом на два дня не знакомого «в реале». Но мне было не страшно — ведь порядочность человека чувствуется и в виртуальном пространстве.

Когда он приехал в Москву, мы вместе гуляли с Севой, варили борщ и главное — говорили. Много говорили.

Через неделю после этой встречи мы решили, что поженимся. Олег в тот момент тоже собирался забирать мальчика из детского дома. И, поженившись, мы его сразу же забрали.

И вот в нашей семье появились сразу папа и старший брат Севы — Адиль.

Конечно, было непросто: Сева ревновал маму, Адиль — папу, ведь он рассчитывал безраздельно владеть его вниманием. И вот на этом фоне нам с Олегом приходилось узнавать друг друга, учиться строить отношения. Адиль мог устроит скандал с криками «отвезите меня обратно» потому, что мы с Олегом вместе вышли на десять минут на балкон поговорить…

«Вчера были у психолога на диагностике. Сева нарисовал Спанч-Боба (или как его там), а психолог Татьяна Николаевна, чтобы проверить его внимание, говорит: „Давай ты меня тоже научишь. Я буду рисовать, а ты скажешь, правильно ли я все делаю“. Нарисовала ножки — одна короче другой. Спрашивает: „Ну, правильно?“ Сева замялся, засмущался, подумал и говорит: „Нуууу, ваш Спанч-Боб, наверное, подпрыгнул! Или шагает! Поэтому ножки разные“.

Вот так, лишь бы не обидеть И правда, кому нужна эта так называемая объективная правда?» (Из дневника 2011 года)

Дочка

После женитьбы мы решили, что нам нужен «общий» ребенок. Вопроса во что бы то ни стало родить кровного перед нами не стояло. Мы рассуждали: получится — хорошо, не получится, значит — не получится. Да, когда у людей возникают проблемы с этим, они начинают делать какие-то медицинские манипуляции, обращаются к ЭКО. Вот этого я понять не могу. Как человек, который не раз лежал в больницах, лишний раз в свой организм вмешиваться, причем непонятно, зачем, я просто не позволю. Это неестественно.

Часто говорят об усыновленных детях, что у них неважная генетика. А какая генетика у ребенка с ЭКО? Ведь у его родителей заведомо что-то было «сломано» в организме, поэтому, собственно, они пошли на эти все стимуляции. Где гарантия, что там все будет хорошо? У меня зацикленности на том, что нужен обязательно биологически свой ребенок, никогда не было.

Тем более, детей в сиротских детский учреждениях, к сожалению, по-прежнему много.

Итак, через год после появление в семье Адиля, у нас «родилась» Даша.

Адаптация у нее происходила непросто. Дочка закатывала истерики, отказывалась есть, однажды у меня из сумки пропала последняя тысяча рублей… Много было всего, пока мы привыкали друг к другу.

«Севка спит, Даша сидит на кухне рядом с папой, который что-то чинит. Даш, говорю, возьми книжку — ты ещё сегодня не читала (она читает каждый день по часу), всё равно сидишь ничего не делаешь, а потом проснётся Сева, ты захочешь поиграть — и тем более читать не захочешь. Итог? Девочка стоит в углу и дуется. Мама сидит и злится. Плюс вечером ждёт скандал, потому что читать всё равно придётся. Хорошо хоть, что сцены за столом почти прекратились.

В книжке Майи Ракиты есть эпизод, когда её приёмная дочка спрашивает: „Мама, а когда ты меня начнёшь бить?“ Вот у меня полное ощущение, что Дашка тоже ждёт примерно того же — ну, не битья, но в любом случае какого-то насилия над личностью. Ну что вот с этим делать? Я не могу оставить это как есть, плюнуть и ничего не заставлять. В том числе, например, не заставлять есть — ей надо есть определённую еду и по графику — хотя говорят, что этого категорически делать нельзя. Я не могу ей позволить ничем не заниматься — иначе ей никогда не будет интересно с самой собой. Не говоря уже об образовании и будущем, например…» Из дневника 2011 года

Но у меня всегда была уверенность, подтверждение которой получала на практике, что полюбить можно любого человека. Поскольку любовь — это внутреннее состояние, и объект здесь совсем не причем. Ее в себе можно взрастить. Разница лишь в том, что кого-то любить проще, кого-то — сложнее. Но в любом случае от тебя требуется душевная работа. И если ты ее делаешь честно, если ты хочешь любить, у тебя все получится. Пусть и не сразу.

Я была готова к этой работе, ведь мне хотелось жить с детьми, которых я люблю.

Помню, как сначала с Дашей у меня не было той теплоты, которая есть сегодня. Но я понимала, что дело — во мне, что надо продолжать работать над собой и научиться принимать особенности каждого ребенка, которые этот момент работы затрудняют. Скажем, Даша — шумная. Меня шум, крики, вопли тяготят сами по себе, неважно, по какому поводу. И вот я пыталась приучить себя жить в этом шуме, не задумываясь, что через два года шума станет в два раза больше…

Даша: «Мама! Мне не понравилось, что ты сейчас сделала!»

Радуюсь этой фразе так, как мало чему радовалась в исполнении детишечек.

Это же здорово, когда можешь вот так запросто прийти и сказать, что ты чем-то недоволен. Просто сказать, а не намекать, не истерить и пр.

Я так в этом возрасте не умела. Да и сейчас не всегда могу». (Из дневника 2012)

Плюс три

Совсем недавно в нашей семье появилось еще трое детей, и я обнаружила интересную вещь: с каждым последующим ребенком все становится не то, чтобы проще, но как-то понятнее. С самого начала, на старте ты уже много знаешь и понимаешь, в итоге — больше принятия детей со всеми их сложностями, больше нежности к ним. А последние трое детей — объективно сложнее, чем были все остальные.

Например, Алиса с Яриком — брат и сестра, что создает свои трудности. Потому что они вдвоем чувствуют себя силой и начинают противостоять остальным, пытаются дружить против всех. Про Олю вообще отдельный разговор.

Но, тем не менее, чем больше, чем дальше, тем все проще. Сегодня я менее требовательна к новым детям, чем было в прошлом. Помню, еще с Севой меня поразило открытие, что я уважаю ребёнка — за то, что он другой, что он отдельная вселенная… А с детьми новоприбывшими добавилось еще и уважение к их особенностям.

Мы пока их не втаскиваем насильственно в круг забот и обязанностей других детей. Ждем, пока они сами как-то к этому подойдут. И они начинают делать шаги в этом направлении. Так, Алиса сама недавно решила помыть посуду, например. И они не отказываются помочь, если мы вдруг попросим.

При этом есть моменты, которые обязательны в семье для всех детей. Допустим, обязательное чтение во время каникул два часа в день. И это даже не обсуждается. Да, это бывает тяжело, они сопротивляются, рыдают, говорят, что ничего не хотят, ничего не будут. Но, тем не менее, реальность такова, что им нужно заниматься больше, чем кому бы то ни было. Потому что уровень обучения в детском доме и в самой обычной школе все-таки несколько разные. К детям в детских домах вообще пониженный требования. И сейчас мы имеем Алису, которая должна пойти в четвертый класс, а читает она хуже Севы, который окончил второй.

Так что мы настраиваем детей: нравится, не нравится, а учиться все равно придется. И вот к подобным вещам приходится принуждать. Однако все равно это проходит как-то легче, чем было с предыдущими тремя детьми.

Из всех новоприбывших детей, как ни странно, больше всего скандалит и дерется Алиска. Хрупкая, на первый взгляд очень закрытая и тихая. Но ей и сложнее всего, пожалуй. Олька еще не особо соображает, что к чему, Ярик в принципе легкий и позитивный (хотя и нытик, и ябеда), а вот Алиска… ух. Хотя в детском доме выглядело наоборот — возмутитель спокойствия Ярик и скромница Алиса. (Из дневника 2013)

Словарный запас

У наших трех новоприбывших детей есть одна общая проблема, — лексикон (она была и у Даши, но мы успели позабыть об этом, да и прошло все быстро). То короткое время, пока дети дома, мы узнали столько новых нецензурных слов и выражений, сколько за всю свою жизнь, наверное, не узнали.

И это не потому, что дети какие-то порочные, дети — как дети, но вот среда, в которой они жили, наложила свой отпечаток. Они матом не ругались, они на нем разговаривали.

У Ярослава и Алисы (которая строила особенно изощренные нецензурные конструкции) прошло все буквально за месяц. И вот мы забрали Олю, и Алиса уже ей делает замечания: «Оля, как ты можешь такие слова говорить!»

Оля у нас — из Разночиновки, из печально известного детского дома-интерната для умственно отсталых детей, общаться там, видимо, не с кем, только с нездоровыми старшими детьми и с нянечками. В итоге скудный словарный запас Оли наполовину оказался из нецензурных слов.

Оля очень чувствует отношение к себе со стороны других, хотя в эмоциях, из-за сильной депривации, не очень разбирается, не очень их умеет выражать.

В одном кафе по дороге из Астрахани в Москву какая-то женщина что-то неприятное сказала в Олин адрес, сделала замечание. И получила ответ трехэтажным матом. А еще были истерики по дороге: «хочу этого, не хочу, хочу гулять — не хочу». Поэтому я в шутку говорю мужу, чтоб он запомнил те места, где мы останавливались по дороге, чтобы туда уже не возвращаться.

Нормальные слова в большом количестве Оля только сейчас начала учить. Каждый день узнает много нового — и названия этому новому.

И Оля уже тоже, кажется, начинает понимать, что нехорошо произносить подобное, ведь никто в семье так не разговаривает… В любом случае, нецензурных слов и у нее становится поменьше.

Вечером Адюха причесывает Алиску и приговаривает: «Вот, наконец-то у меня появилась сестренка, которая дает себя причесывать!» Из дневника 2013

Оля

Фотографию Оли я увидела в Facebook’е. С фотографии незнакомой девочки на меня смотрел Сева номер два. Сходство было такое, что мы скачали фотографию, показали детям, и сам Сева воскликнул: «Ой, а где это я? А чего это я в платье?!»

И, конечно, нас всех тронула судьба Оли. Ребенок в четыре года попал в Разночиновку и, судя по тому, что описывают волонтеры, был развит на свой возраст, ну, может быть, небольшая задержка развития была. Но девочка любила слушать сказки, нормально говорила, нормально играла. Четыре года в Разночиновке превратили ее в ребенка с серьезным отставанием. Когда мы ее забрали, восьмилетняя девочка в некоторых ситуациях вела себя как двухлетка. За неделю дома мы подобрались к трех-четырехлетке.

Начался кризис трех лет во всей красе: первая возрастная борьба за независимость. И это ожидаемо: у ребенка, который жил в нездоровой атмосфере интернатной системы, не отработались какие-то возрастные этапы, возрастные кризисы ребенок адекватно не прошел. Ведь для этого нужен рядом свой взрослый. С ним можно бороться за территорию, за границу. Когда у тебя нет ни территории, ни границы, ни своего взрослого, тебе не на ком отрабатывать. Попав домой, ребенок станет наверстывать упущенное.

Оля говорит плохо, но эта проблема — физиологическая, из-за неправильного прикуса. Хотя, возможно, это не мешает ей правильно произносить звуки — просто по причине прикуса с ней никто не занимался. Но при этом Оля, как я уже сказала, постоянно узнает новые слова, грамотно строит предложения.

Впереди нас ждет работа с логопедом, с дефектологом, психологами, арт-терапевтами… Мы надеемся, что нам удастся диагноз умеренная умственная отсталость, который стоит у дочки, компенсировать хотя бы до легкой умственной отсталости. Потому что ребенок изначально был сохранный, просто вот нахождение в определенном месте дало такие печальные результаты.

В целом я была готова к тому, что нас ожидает с Олей. Очень долго привыкала к мысли, что она — маленькая. Бегает восьмилетняя девица по квартире, а ей на самом деле — три-четыре года.

Я себя к этому готовила, поэтому ситуацию воспринимаю нормально, называю Олю «наша лялька», говорю: «давай мы тебя покачаем, давай тебе сосочку дадим». Такие адаптационные моменты, на самом деле, могут быть у детей и более старшего возраста.

Вот я покупала Оле пустышку, и Алиса тоже попросила себе. Эти игры в младенчество характерны для детей, у которых оно было не нормальным.

На самом деле, мы боялись, что у Оли будет много и других проблем, например, энурез (ведь в детском доме она засыпала на препаратах, а мы ей не даем их, поскольку, как нам сказал врач — нет показаний), раскачивание, когда дети там по нескольку лет качаются, головой об стенки бьются, пытаясь таким образом самоукачиваться. Но все это у нас в очень легкой форме.

Хотя и имеющихся проблем достаточно, наблюдать за ними страшно, очень ребенка жалко в эти моменты.

На улице, когда выходишь с Олей гулять, люди понимают, что ребенок нездоров. У нее и походка такая характерная, «неврологическая». Неожиданные реакции — так, она может ни с того, ни с сего побежать и заорать на голубя страшным голосом. Но в целом какого-то негатива от людей на улице я не видела.

«С утра обложились кулинарными книжками и читают рецепты. Понравившиеся выписывают себе в тетрадочки. Хотят обед приготовить.

Адька: «Отварить картофель в мундирах… Пааап, у нас мундиры есть?» Из дневника 2012 года

Квартирный вопрос

Мы живем в очень маленькой двухкомнатной квартире. И в таком ограниченном пространстве уровень агрессии несколько возрастает. В том смысле, что дети могут чаще ссориться, раздражаться.

Но они, видимо подсознательно, пытаются защититься от этого. Когда их было трое, они сидели в своей комнате, каждый на своей кровати, например, и никуда особо не выходили. Сейчас, смотришь — два человека в детской, два на кухне-либо книжку читают, либо еще что-то делают, кто-то у нас в комнате скачет, то есть все равно стараются организовывать пространство себе. И гулять они иногда все вместе ходят, а иногда кто-то просит: «можно я пойду один погуляю». Понятно, что всем тяжело пока. Но пока такова наша реальность.

«Старые» и «новые» дети

Первые трое детей уже давно знали, что когда-нибудь наша семья еще увеличится. В истории с Алисой большую роль сыграла Даша, которая была с Алисой в свое время в одной группе в детском доме. И три года она не давала нам про свою подругу забыть. Мы к ней время от времени ездили.

Так получилось, что вот мы увидели Олю. И решили забрать ее. Просто потому, что это тот случай, когда нельзя пройти мимо. Как нельзя пройти мимо упавшего на улице от сердечного приступа человека, потому что он может умереть. Разночиновка — это конец жизни. Как и любой другой интернат подобного типа, где толком не будут ничему учить, толком лечить, кроме как нейролептиками, а после интерната один путь — в психоневрологический интернат.

Но Олег заметил: «Если мы сейчас Ольгу заберем, Даша нас, пожалуй, не поймет». Решили забрать и Алису.

А у Алисы брат, Ярик. В общем то, нам были готовы отдать Алису одну, потому что с Яриком у нее были сложные отношения. И даже когда они летом ездили в санаторий, их там разводили по разным группам, чтобы они как можно меньше встречались.

Но познакомившись с нашей семьей, увидев, как Адиль общается с младшими братом и сестрой, вообще посмотрев на нормальную модель поведения братьев и сестер, Алиса поняла, что очень привязана к брату. Несмотря на драки, что между ними были.

И в какой-то момент Алиса сказала, что она одна в семью не пойдет. Тогда мы решили, что Ярика мы чуть попозже заберем. Сначала съездив в Астраханскую область, в Разночиновку. Алиса уже была с нами, а ее брата планировали пока оставить в санатории. Но когда мы навестили его пару раз, то поняли: нельзя мучить ребенка. Санаторий, единственный в Москве, который принимает ВИЧ-инфицированных детей, представлял жалкое зрелище. Тропинка ко входу для посетителей заросла травой: никто не приезжает к детям, сосланным на лето в это место, где кроме врачей, которые дают им лекарства, и охранников, нет никого. Никаких развлечений, занятий.

Тогда, уже забрав Ярика, мы всей толпой, кроме старшего Адиля, который вместе с нашей собакой остался у знакомых, отправились в Астрахань.

Даша, хотя очень ждала Алису, оказалась не готова к тому, что у нее с новой сестрой отношения будут складываться непросто. Даша — девочка властная, она думала, что Алиса приедет, и будет во всем с ней согласна, станет за ней хвостом ходить. Но у хрупкой скромной Алисы характер оказался сильным.

У недавно появившихся наших детей, например, свое-чужое еще не проработано. В детском доме у ребенка нет ничего своего. И это очень страшно.

Ярик был так поражен, когда я купила ему книжку! Они никак не мог поверить, что это его собственная, личная книжка.

Когда таким образом дети знакомятся с миром, у них случаются перекосы. «Раз это мое, никому не отдам, даже подержать не дам». Дети, которые в семье давно, понимают, что есть свое, можно дать поиграть, а можно не давать.

На самом деле, мы не предполагали, насколько велика разница между детьми, которые живут в семье, и детьми, только что покинувших учреждение. У нас как-то попросили для одного журнала сделать семейную фотографию, где были бы все вместе. Я отказалась, поскольку слишком разителен контраст. В том числе — выражение лиц.

Где-то месяц у детей часто звучало: «А вот у нас в детском доме…» Сейчас этого меньше, хотя иногда бывают крики (в ответ на какие-то требования): «А, зачем вы меня брали?! Отдайте меня обратно». Я с ними начинаю вести педагогические беседы, объясняю: мы так делаем, потому что хотим, чтобы они получили образование, смогли выбрать интересную профессию.

Возможно, дети иначе представляли себе жизнь в семье. Но детская психика устроена так, что плохое забывается, а хорошее остается. Когда Ярик ни с того ни сего начинает кричать, я говорю Даше: «Ты так же кричала» (на самом деле у нее подобные «взрывы» были гораздо чаще). Но Даша в это просто не может поверить.

Мы все детям пытаемся объяснить. В ситуации с Олей мы простыми словами объясняли, что так случилось, потому что ребенка не учили. Чтобы они поняли происходящее с сестренкой, и чтобы у них заодно появилась еще мотивация — учиться. Оля с Севой похожи не только внешне. Когда я забирала Севу в 4 года, его уже из дома ребенка должны были переводить в детский дом для детей-инвалидов с умственной отсталостью. Хоть и московский, но по сути — как и Разночиновский. Просто потому, что он плохо говорил. Все, больше никаких показаний, нормальный здоровый ребенок. Объективно, не окажись Сева в семье, через 4 года он был бы таким же, как Оля, только более откормленным, потому что в Москве кормят лучше. Среда, в общем то, решает все.

Если бы Ольга была моим первым ребенком, я бы не справилась. Хотя за первым я бы так далеко и не поехала.

Тут уже вопрос опыта. Свой родительский инстинкт на трех детях мы вполне удовлетворили, и уже захотелось взять ребенка ради него самого. Во всех трех случаях очередь за детьми явно не стояла — Алисе десять лет, Ярику — восемь, плюс у них диагноз, от которого многие шарахаются. Хотя пройдет три года, кто-нибудь увидит наши фотографии и скажет: «Вот, Фортуны по блату опять себе самых лучших детей забрали». Про первых трех детей мы такое уже не раз слышали.

Мы вообще много чего слышим. Виртуальные знакомые злопыхатели, когда мы взяли еще троих детей, сказали, то мы непонятно зачем их взяли, не иначе как на памятник напрашиваемся прижизненный. Ну, или денег каких-то безумных захотели.

Да, приемным родителям платят зарплату, а на содержание приемного ребенка-инвалида выделяется больше средств, чем на здорового. Но мы представляем себе, какая необходима работа по реабилитации: для одной Оли нужны логопед, психолог, арт-терапевт, психиатр, невролог. Это все и деньги, и время. К тому же нужно пройти множество обследований. Ребенку, у которого стоит диагноз «умственная отсталость», не делали никаких обследований, которые могли бы сказать о состоянии головного мозга.

На наш вопрос, на каком основании поставлен диагноз, в детском доме нам сказали: «были проблемы при родах». Читаем выписку: ранний анамнез неизвестен, то есть не известно, с каким ростом и весом девочка родилась, вообще ничего. Так что нам еще предстоит выяснить, что же там у Оли на самом деле…

«Вот казалось бы — телефон. Обыденность. То, без чего сложно представить жизнь нашего современника. У нас когда кто-то сообщает „я на неделю выключил телефон — никого не хотел слышать“, то это воспринимается почти как подвиг

А ребенку в детском доме звонить некому.

Ну, у некоторых шефы-волонтеры. У некоторых — родственники (то есть родственники почти у всех, но мало кто из них общается со своими брошенными в системе кровиночками). А у большинства — никого.

Алиска теперь нам постоянно звонит.

А когда она дома-то звонит, например, мне на работу)) Когда звонит домашний телефон — подбегает к нему первая.

И Дашка тоже, помню, звонила бесконечно.

Вот вроде мелочь, конечно. Но это вершина чудовищного размера айсберга. Самый краешек черной дыры. Ребенку можно подарить супер-пупер телефон. Но звонить ему по-прежнему будет некому». (Из дневника 2013 года)

Про ипотеку и кредит

Мы как-то специально не распределяем финансы. Нужно — пошли в магазин и купили еды на всю неделю. Бывает, какому-то ребенку требуется стол компьютерный, или новая куртка — идем и покупаем. Откладывать не получается.

У нас есть обязательный платежи — ипотека и кредит за машину. Если кто-то из родителей хочет сделать серьезную покупку «для себя», мы это обсуждаем. С Алисой и Яриком нам отдали в детском доме целый гардероб, а вот Оле нужно покупать буквально все, из «приданого» у нее только парочка летних хлопковых костюмчиков. Понятно, им нужны были игрушки. Оле очень хотелось большую куклу и коляску, теперь с удовольствием возит «ляльку».

Магазинчик шерсти и каникулы

Ольга требует постоянного присмотра, кто-то из взрослых должен постоянно быть рядом. Мы с мужем стараемся дежурить. Договариваемся заранее, кто будет дома.

У меня есть еще одна работа есть вне дома, дауншифтерская, как я говорю, рукодельная: продавец-консультант в магазинчике для вязания. Примерно пару раз в неделю. Сейчас лето, покупателей мало, поэтому я в магазине могу заниматься своим журналом и другой работой.

Дома сейчас все время уходит на детей, особенно на Олю. Ее, конечно, еще долго нельзя будет оставлять только с детьми, но все равно, она потихоньку учится сама себя занимать, подольше удерживать внимание на чем-нибудь одном. Раньше дашь ей рисовать, она две линии проведет, и побежала. А сейчас она уже 10–15 минут может посидеть за рисунком.

Сейчас она «повзрослеет», будет уже сама как-то играть, и детям будет интереснее с ней. На днях она впервые увидела, что такое пазл. Собирать, конечно, она пока его не может — но процесс создания картинки из кусочков ее восхищает и буквально гипнотизирует… Меня, конечно, оторопь берет, когда я представляю, сколько всего она не знает — ни цветов, ни форм, не говоря уже про буквы и цифры… да что там буквы — ее и ложкой-то есть в детдоме не научили. У нас научилась на второй же день.

Когда какому-нибудь ребенку не хватает внимания, он берет его сам. Сева у нас любит обниматься, так сейчас он это делает в разы больше, чем раньше.

Отправляясь по разным делам, на почту, например, берем с собой нескольких детей, трех, двух. А сейчас стараемся одного взять, чтобы у него была возможность провести время наедине с кем-то из родителей. Дашу вот папа на работу с собой брал, с Севой мы ездили в Санкт-Петербург на несколько дней (мне нужно было по делам). Мы стараемся найти какие-то поводы уделять больше времени каждому. Когда мы взяли еще троих детей, у нас личного времени на каждого ребенка стало больше, как ни странно.

Много детей, мало места и — порядок?

Дети хорошо разбрасывают, но они хорошо и убирают. У них есть такое подобие распорядка дня. Мы им объясняем: «Вас много, а места у нас мало, и если все будут кидать бумажки, а убирать не будут — через неделю мы в квартиру зайти не сможем».

Поэтому у детей обязательна утренняя уборка. Они встали, умылись, позавтракали, и у них остается полчаса, чтобы навести порядок в своих вещах. К вечеру раскидают что-нибудь, на следующее утро уже уберут. После еды каждый ребенок свою тарелку несет в раковину. Обычно едим в две смены; сначала четыре человека, потом остальные четверо.

Проблема в том, что места, конечно, очень мало. И квартира быстро захламляется, отсюда — ежедневные усилия, чтобы не допустить беспорядка. Но это дает свои результаты.

Вот, недавно пришла в опеку, договор на приёмную семью подписывать, а они говорят: сегодня придем к вам смотреть, как вы там разместились все. Мы очень быстро прибрались, в квартире действительно было прилично, несмотря на то, что в ней живут восемь человек и собака.

Поговорить с мужем

У нас как-то не заведено с мужем отношения выяснять, вот мы их и не выясняем. Если нужно поговорить, дождемся вечера, уложим детей, посидим на кухне, попьем кофе и обсудим прожитый день.

С увеличением числа детей отношения с мужем не испортились, наоборот, они только укрепились. Ведь каждого ребенка мы хотели вместе, не было такого, что кто-то решил взять, а второй подчинялся.

При большом количестве детей в семье времени на думы не хватает. Если с первыми детьми были самокопания в стиле «вот, может, я их неправильно люблю», сейчас у нас просто времени нет, чтобы рефлексировать.

Многодетность освобождает голову от всякого хлама. Мыслей больше чисто бытовых и шума больше, в то же время как-то не остается времени на такие дискомфортные вещи. Вообще я считаю, что все проблемы от безделья, поэтому у нас все хорошо, безо всяких депрессий. С шестью детьми какие тут депрессии, сплошное веселье с утра до ночи.

Радости обниманий

Меня очень радует, когда, особенно в «новых» детях, мы видим изменения, когда прошлая некомфортная жизнь отваливается, ей на смену приходят домашние привычки. Меня радует, что Ольга по утрам стала ко мне залезать в кровать обниматься. Сама. С одной стороны Сева обнимается, с другой — Оля. Руку мою берет, чтобы поудобнее лечь… Такие вот мелочи радуют.

Дети вообще любят поваляться с нами. Когда все шестеро забираются к нам в кровать — это особенно весело.

Или Алиса… Она приходит, чтобы просто посидеть рядом со мной, что-то спросить. Они понимают, что о них заботятся, за них отвечают. Вот из таких мелочей и складывается что-то главное.

На форумах я порой читаю, что люди допускают мысль: если что-то пойдет не так, ребенка вернем. Нам даже в голову это не приходит.

Мы относимся к детям как к своим, как к родным. Точнее — без «как». Они все мои, я их воспитываю, просто не я их родила.

И еще один очень важный момент: когда мы только начали собирать документы на «новых» детей, я неожиданно почувствовала, что мне необходимо идти к Богу, к Церкви. Я стала ходить в храм, хотя я еще не очень дисциплинированная в этом смысле и прочих сопутствующих вопросах типа чтения правила. И я думаю, что Бог мне очень-очень помогает сейчас справлять с трудностями.

По крайней мере, у меня адаптация протекает без осложнений. С первыми детьми случались, например, моменты сильного раздражения, мучило чувство вины. А здесь… ощущение, что все происходит правильно. И с Божьей помощью и благословением".