СМИ о нашем Фонде, форуме, Тема 2010 г. Или хотя бы с упоминанием... Опции

[Masha Pressa]

Немного о нас...
Фильтр милосердия
Вся правда о тех, кто помогает и кому помогают
Московский Комсомолец № 24914 от 16 ноября 2008 г.
http://www.mk.ru/editions/daily/article/20...iloserdiya.html

У каждого свои цели в жизни. Кто-то стремится к власти, кто-то — к деньгам. А кому-то важнее всего помочь попавшим в беду. Зажечь свет радости в глазах брошенного ребенка. Спасти того, кто обречен.
К счастью, люди, готовые прийти на помощь, были, есть и будут. Но возникает вопрос: всегда ли мы помогаем тем, кому нужно? Ведь некоторые попросту привыкают паразитировать на чужой доброте. И как услышать тех, кому мы действительно необходимы?

В последнее время многие московские приюты и детские дома любят принимать гостей — показывать, как у них уютно и красиво, рассказывать, как интересно у ребят проходит досуг. И во многом эти приятные изменения произошли в их жизни благодаря заботе спонсоров и благотворителей. Но чем дальше от столицы, тем меньше спонсоров, тем беднее сиротские учреждения.

И тут на выручку захолустным детским домам приходят обычные люди — небогатые, работающие, сидящие с малышами, студенты. Просто неравнодушные. Они узнают, что нужно какому-то конкретному детдому или даже конкретному ребенку, и помогают. Как и сколько могут.

Пожалуй, движения, которые организуются на базе разных благотворительных сайтов и форумов, самые эффективные и работающие — там нет бюрократического аппарата.

— Я с собственным ребенком попала в подмосковную больницу и случайно увидела палату отказников, — рассказывает лидер движения волонтеров Елена Альшанская. — Я не могла забыть этих малышей, которые бесконечно плакали — их никто не брал на ручки, не ходил с ними гулять, их даже в коридор не выпускали. Решила, что такое отношение к детям — просто преступление. Стала писать, искать в Интернете единомышленников, так все и закрутилось.

— На одном из сайтов я случайно увидела информацию о Катюше, — вспоминает другой волонтер, учительница Елена. — Трехлетняя девочка сильно обгорела, потеряла родителей. Решила съездить, хоть часок посидеть с этим несчастным ребенком. Когда ее увидела, несколько ночей спать не могла… Теперь уже несколько лет связана с Катенькой. Если надо, езжу в больницу, поддерживаю связь с семьей, взявшей ее. Я понимаю, мои ресурсы очень ограниченны — своих малышей двое. Но чем могу — буду помогать.

— Я сам вырос в детском доме, — рассказывает менеджер и глава семейства Алексей. — Конечно, хочется помочь таким же детям. Вот все говорят: сирот нужно определить в семьи. По собственному опыту знаю — все зависит о того, какая семья. Бывает, что в детском доме комфортнее, чем у приемных родителей. Меня несколько раз брали, но не сложилось. Я предпочел вернуться к своим любимым педагогам в детдом.

Часто именно собственные беды позволяют человеку острее сопереживать другим:

— Я начала помогать отказникам, когда у нас в семье произошло несчастье, — рассказывает Арина. — В начале года мою сестру на глазах ее приемной дочери сбила машина. Сестру с тяжелейшей травмой позвоночника увезли в больницу. А 12-летнюю девочку, у которой по документам нет других родственников, поместили в приют. Там ее наголо обрили, и потом девочка даже стеснялась ходить в школу. Мы долго не могли вытащить ее из приюта. Навещая ее, я увидела, сколько в приюте ребят с тяжелыми судьбами…

Арина стала искать в Интернете все, что есть на эту тему, и вышла на один из сайтов. Сначала просто читала форум, потом понемногу включилась в работу.

— Стала ездить в Озерскую больницу к отказникам, отвозить вещи. Однажды не смогла поехать сама и попросила сделать это своего взрослого сына. Он тогда достаточно иронично относился к “новому увлечению нашей мамочки”. Но из поездки вернулся другим человеком: “Мама, как жалко этих деток!”.

А Юлия из Нижнего Новгорода впервые увидела отказников очень давно, когда сама, будучи ребенком, попала в больницу.

— Помню эти тихие жуткие боксы, закрытые на ключ, — рассказывает она. — Там все время тихонько, почти беззвучно кто-то плакал, но персонал туда почти не заходил. Мы, дети, искали щели, чтобы посмотреть, кто там…

Теперь Юля хорошо знает, что обычно судьбы отказников складываются печально. Отсутствие внимания взрослых в младенчестве приводит к деградации ребенка, даже если он родился здоровым. Дальше его ждут коррекционные заведения и в 18 лет — дом престарелых. Часто младенцы теряют интерес к жизни и быстро умирают. Такая “младенческая депрессия” была замечена в СССР в начале 30-х годов прошлого века, когда в детских домах персонала было мало, и на сантименты в виде поцелуев и игр с малышами времени у нянечек не было.

— В детстве я дала себе слово, что обязательно проломлю дверь в эту страшную палату ненужных малышей, — продолжает Юлия. — Когда выросла, сначала на работе собирала деньги на памперсы для одной больницы, где были такие дети. Потом познакомилась с главврачом одного нижегородского дома ребенка. Мы стали вместе устраивать детей в семьи, искать возможность вылечить сложные заболевания таких ребят.

Благодаря Юлии нашли родителей около десяти малышей. Среди них 6-летний Илюша, о котором писал “МК” в прошлом году. Мальчик родился со сложной патологией мочевого пузыря, и мать отказалась от него в роддоме. Юля добилась, чтобы ему сделали нужные операции и нашли приемную семью. В конце ноября мальчик отправляется в США на новую операцию.

Эксплуататоры сострадания

Помогать брошенным детям — дело благое, тут двух мнений быть не может. А что делать, если помощь нужна семье? Взрослым, которые и со своей жизнью разобраться не могут, а рожают до бесконечности.

“Мы детишек любим, пусть себе тут бегают”, — сюсюкает выпивающая бабушка, чья дочь своего третьего, самого болезненного ребенка за девять месяцев даже ни разу не навестила в больнице.

Помогать или нет семье, в которой детей используют для достижения своих целей? Изучаю сайт мамы шестерых детей Людмилы. На главной странице — трогательная мордашка одной из ее крох и обращение к президенту. Суть такова: Люда продала квартиру в Ульяновске и пешком (зачем?!) с детьми пришла в столицу. Вырученных денег хватило на то, чтобы купить одну шестую квартиры. Теперь требует отдать ей остальную часть — трудно ведь жить всемером на таком клочке жилплощади!

“Или, — взывает Люда к президенту и всем добрым людям, — пусть меня хотя бы поставят на очередь, ведь мы уже десять лет живем в Москве!”.

Спрашивается, зачем было менять хорошую квартиру в родном городе на угол в Москве? Хотелось в столицу? Понятно, что женщина манипулирует детьми, дабы добиться своего. Наверное, лично ей помогать не стоило бы. Но дети-то ни в чем не виноваты…

— Людмиле помогают очень многие, но все равно у нее всегда пустой холодильник и плохо одетые дети, — рассказывает руководитель одного из фондов. — Но стоит уменьшить общение с Людой, она бесцеремонно спрашивает: “Вы что, больше не хотите помогать моим детям?”.

Иногда родители, причем непьющие и психически адекватные, вынуждают жить своих детей в таких условиях, что не знаешь, то ли семье помогать, то ли малышей спасать от родственников.

“В подъезде уже третий месяц ночует семья с грудным ребенком!” — пару недель назад появилось объявление на форуме волонтеров.

Этой семьей оказались москвичи (не бомжи, не приезжие!) Оля и Андрей. Мы разыскали их не сразу: они меняли подъезды, приходили ночевать поздно. С годовалой Анюткой на руках, Ольга — на 6-м месяце беременности.

У Андрея пьющая мама обменяла московскую квартиру на домик в Тульской области и 30 тысяч рублей. А Оля оставила свою квартиру бывшему мужу и их старшей, 12-летней дочери — совершенно добровольно, и теперь не хочет делить ее. Сначала парочка перебралась в ту самую развалюху под Тулой, но там Андрей не смог найти нормальную работу. И месяц назад они приехали в столицу на заработки.

— Здесь тоже с работой ничего не получается, нам же надо, чтоб какое-то место для житья дали, — вздыхает Оля и, сидя на подоконнике подъезда, разводит детское питание холодной водой. — В общем, решили возвращаться домой, в Тульскую область, но у нас теперь нет денег даже на обратный билет. Милостыню просить не хотим — стыдно это как-то.

Волонтеры собирают одежду, деньги и помогают беременной маме с ребенком вернуться домой, под Тулу.
А в это время на форуме среди тех, кто помогает детям, попавшим в беду, развернулась дискуссия: стоит ли помогать этой семье?

— Люди-то они неплохие, — считает волонтер Катерина, которая больше всего общалась с этой парой. — Да очень инфантильные, не понимают элементарных вещей, для них вот так месяцами таскать ребенка в коляске по подъездам — нормально.

— Надо спасать дочку от таких родителей, — считают другие, радикально настроенные волонтеры.

— Это мы всегда успеем, — возражает им Валерий. — Родители Анютку и друг друга любят, они хотели бы жить по-другому, просто не знают как.

— Не понимаю, неужели за целое лето Андрей не мог заработать 300 рублей, чтобы отправить жену с дочкой домой? — задается вопросом здравомыслящая Ирина. — И зачем вообще было их тащить с собой в Москву? Я таким родителям не верю.

“Мы не помогаем семьям алкоголиков и людям с потребительской жизненной позицией, — говорит Елена Альшанская. — Первым нужна профессиональная помощь. А что касается вторых, то очень важно, чтобы люди, которым оказывается помощь, сами прилагали усилия для решения своих жизненных проблем. Помню, одна наша дама развернула активную помощь всем сложным семьям своего района. Много энергии потратила, чтобы регулярно собирать и привозить для них еду, одежду. Как-то заходит с продуктами к одним своим подопечным: дети по-прежнему худые, грязные, с голодными глазами, а папа наливает маме и радостно так восклицает: “О, наконец закуска приехала!”.

“Пусть мама вернется!”

Но бывают и случаи, когда без нашей с вами помощи людям просто не выжить. Тем более что государство, которое должно помогать людям, оказавшимся в тяжелой ситуации, чаще всего бездействует.

Семья Александра и Елены всегда была счастливой и благополучной. И даже кризис 98-го, нанесший ей тяжелый удар — после дефолта все сбережения обесценились, и из имущества осталась только маленькая дачка под Черноголовкой, — не заставил супругов пасть духом. Они решили: значит, нужно вернуться к своим корням и жить на земле. Переехали на дачу. Завели кур, кроликов, купили поросят и коров — хозяйство создавали старательно, с любовью. Продавали дачникам молоко и творог, Александр подрабатывал — так и жили. Даже понемножку копили на постройку нового дома.

Стали прихожанами ближайшего храма. Отец Виталий и другие верующие описывают семью Александра и Елены как очень дружную, доброжелательную и любящую детей (а их у супругов сейчас уже шестеро).

— Живут они очень бедно, — говорит подруга семьи Ирина. — Но заходишь к ним, и через минуту обо всем забываешь. Настолько трепетные отношения, такая между супругами огромная, все вокруг озаряющая любовь, что даже не верится, что такое бывает в жизни!

…Беда пришла, как это обычно бывает, внезапно. Четыре года назад Елена стала жаловаться на здоровье. Врачи пожимали плечами — что-то с гинекологией, слишком много рожаете да кормите, — но точный диагноз поставить не могли. Все сбережения семьи ушли на лечение Елены. И только два месяца назад, когда она рожала шестого ребенка, врачи определились с диагнозом: рак уже в самой тяжелой, термальной стадии. Александр все эти два месяца практически живет в больнице, у постели жены. Детей пока разобрали в семьи прихожане и отец Виталий.

Стоит заметить, что несколько раз за последние годы супруги обращались в органы соцзащиты за помощью — на ремонт дома. Но им отвечали, что единственное содействие, которое могут им оказать, — это забрать детей в приют. Чудесное предложение для любящих друг друга детей и родителей!

И сейчас органы опеки Ногинского района твердят одно:

— Мы готовы оказать помощь Александру, конечно, в том, что от нас зависит, — сказала начальник опеки Тамара Иннокентьевна. — Например, поместить детей хотя бы временно — на полмесяца-месяц — в хороший приют, пока ситуация с мамой не решится. Но от нашей помощи Александр отказался. Он не хочет, чтобы на детей влияли ребята из неблагополучных семей. Вообще, мы благодарны Александру за то, что он идет на сотрудничество с нами и выполняет все наши требования. Например, по наведению порядка в доме.

Александр хочет, чтобы его семья не разлучалась — и особенно в такой тяжелый для всех момент. В начале ноября он снова собрал всех своих детей под одной крышей (кроме новорожденной девочки, которая сейчас живет у его сестры) и срочно ищет возможность сделать в домике ремонт, подготовить его к зиме.

А каждый вечер на перекладных — электричке, маршрутке, попутках — он едет из-под Черноголовки в Красногорск, чтобы провести ночь у постели любимой жены.

Вечереет, 15-летняя Ольга готовит мамочке гостинцы — парного кролика, яйца, творог. 8-летняя Саша кладет в пакет сделанный своими руками подарок — крестик из бисера. “Пусть мама вернется, пусть мама обязательно вернется!” — словно заклинание повторяет она тихо-тихо, провожая папу в сени.

Стоит или нет помогать такой семье и кто должен это делать — решайте сами.

материал: Светлана Плешакова
________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________
_
________________________________________________________________________________
_
________________________________________________________________


Опубликовано: "Вечерняя Москва", 11 декабря 2009 г.

Заголовок: Как жизнь, волонтеры?
Поразительно, сколько знаменательных дат содержится в современном календаре! Некоторые из них являются официальными праздниками, которые отмечают всей страной или даже в нескольких странах. Другие относятся к профессиональным праздникам и, как говорится, широко известны в узких кругах. Но есть еще и такие важные и одновременно скромные даты, о которых знают не многие, но отмечают во всем мире. Как раз на такой праздник я наткнулась на днях, листая календарь: 5 декабря - Международный день добровольцев во имя экономического и социального развития или коротко Всемирный день волонтера. Эту дату в 1985 г. предложила отмечать Генеральная Ассамблея ООН с целью повышения осведомленности о важном вкладе волонтеров и привлечения новых добровольцев в те социальные сферы, где их участие необходимо. Стало интересно, а отмечают ли данный "всемирный" праздник в России? Свой вопрос задала добровольцам Фонда "Волонтеры в помощь детям сиротам", о деятельностью которых мы уже не раз рассказывали на страницах "Вечерней Москвы".

Елена Альшанская, руководитель Фонда, рассказала, что праздник этот, безусловно, известен и любим волонтерами, однако в традиционном смысле слова, собравшись вместе за праздничным столом, отпраздновать его практически никогда не получается. Праздник не официальный, как правило, попадает на рабочий день, когда волонтеры на загружены на все 100%. Однако 2009 г. - исключение. 5 декабря выпало на субботу и волонтеры, самоотверженно безвозмездно и неустанно помогающие детям-сиротам, позволили себе немного расслабиться, ненадолго отвлечься от рабочей суеты, семейного быта и проблем подопечных. Они собрались вместе в спокойной, дружеской обстановке. Радовались встрече, долгожданному личному общению, обсуждали насущные вопросы, знакомились с недавно примкнувшими к движению волонтерами. Ведь зачастую "новенького" в лицо знают только члены команды, ведущей то или иное направление.

- Какие же насущные вопросы стоят перед волонтерами, что их обсуждают даже в праздник?
- Для нас эта встреча - всего лишь мимолетная пауза перед новогодним рывком. Да-да, именно рывком. В декабре непозволительно расслабляться. Ведь для наших подопечных Новый Год - самый светлый, волшебный и полный надежд праздник. Дети, лишенные родительского тепла и семьи, как никто другой нуждаются в новогоднем чуде: элементарном внимании, развлечениях, подарках, деде Морозе наконец. И мы делаем все возможное, чтобы как можно больше ребят получили то, о чем так мечтают. К великому сожалению, осчастливить всех мы не в состоянии. Но и в наших силах многое. Как всегда ищем средства, устраиваем благотворительные акции, собираем подарки, организуем праздничные представления и елки в детских учреждениях. Каждая команда в декабре работает на износ. И сейчас, в преддверии праздника, фонд особенно нуждается в помощи - как волонтерской, так и финансовой. Нужны люди для работы на акциях по сбору подарков, люди с машинами для развоза помощи по учреждениям и - куда без этого? - спонсоры.

- Какие достижения были в этом году?
- Ох, мы все думаем ,что надо как-то ограничить нашу работу, но выходит наоборот. Наряду с развитием существовавшей ранее деятельности - работой с детьми-отказниками в больницах, домах ребенка, содействием в лечении, помощью кризисным семьям, запустили три новых проекта: наставничество, мастер-классы и профилактика отказов в роддоме.

- Можно подробнее о новых проектах?
- Не все дети из детских домов находят семью. Для детей старше 10 лет шанс найти новую семью достаточно мал. Но ведь каждый ребенок нуждается в "личном взрослом". Одиноких детей вообще не должно быть, это нонсенс. Наставничество очень важно для детей, которые выпустятся из детского дома и окажутся в свободном плавании в чуждом и незнакомом им мире. Чтобы суметь приспособиться к новым условиям, детям нужен взрослый человек, который поможет сначала в детдоме, а потом и за его стенами. Волонтер-наставник будет вести ребенка с 10 лет или старше до тех пор, пока он полностью не встанет на ноги. Мы пока хотим начать с одного детского дома, если справимся, будем работать дальше. Быть взрослым другом совсем не просто. И ответственность большая.

Второй проект - мастер-классы. Он уже более-менее "обкатан". Образовалась группа волонтеров, которые занимаются непосредственно с детьми: организуют поездки, рассказывают, показывают и учат чему-то интересному. Проект довольно молодой и мы активно привлекаем волонтеров в команду.

И, наконец, самое юное детище Фонда - программа профилактики отказов от детей в роддоме (с последующей помощью семье).

- То есть, отговариваете матерей бросать детей?

- Слово "отговариваете" здесь не совсем верное! Мы попытаемся помочь им справиться с теми сложностями, которые побуждают отказаться от ребенка, расскажем, какие есть альтернативы. Пока мы начали с одного роддома. Надеюсь, будут и другие. Если все получится как задумано, роддом будет сообщать нам о намерении матери отказаться от ребенка. С ее согласия туда будут направлены профессиональные психологи, которые помогут матери разобраться в себе, в ситуации и сделать правильный выбор.

- Среди достижений Вы упоминали о развитии существовавшей ранее деятельности.
- Сейчас начало декабря. Мы еще многое рассчитываем сделать в этом году. Пока подводить итоги рано. А в целом о достижениях в области нахождения детей-отказников в больницах вам лучше меня расскажет координатор этого направления, Анна Виноградова.

- Дети, от которых отказались с рождения или которых подобрали на улице, изъяли из семей до распределения в соответствующее детское учреждение попадают в больницу, где они проходят обследование. Раньше дети могли прожить в больницах месяцы и годы. В неприспособленных условиях. Без должного ухода и питания. Мы бились и бьемся над этой проблемой. Одно из основных достижений и этого года, в частности, - сокращение сроков пребывания детей-отказников в больницах. Дети не "засиживаются" бесконечно долго в больницах. Государство теперь выделяет некоторые средства на нужды отказников в больницах. Пусть недостаточные, но, тем нем менее, это уже кое-что, финансовая база есть! Волонтерами охвачены многие больницы, которым мы помогаем как можем. Нанимаем специальный персонал для ухода за детьми. Закупаем и доставляем столь необходимые средства гигиены (вечная нехватка подгузников!). Добываем специальное, подходящее для малышей питание (раньше всех грудничков кормили одной и той же смесью, если она была). А недостаток средств покрывается за счет средств, привлеченных командой по сбору помощи.

Вот так празднуют волонтеры свой профессиональный праздник. Стол, накрытый вскладчину в уютном маленьком зале, предоставленном одним из спонсоров, чаепитие и бесконечные разговоры о текущих делах и грандиозных планах на будущее. Нам остается поблагодарить их за интервью, самоотверженный труд и пожелать успехов в столь непростых и очень важных начинаниях!

Мария Доброславская
Скан:

Еще в "ВМ" была вот такая статья про деток:
http://www.vmdaily.ru/article.php?aid=88984
Дети – это самое дорогое, что есть у любящих родителей
Этим ребятам нужны дом и семья, помощь и забота, им нужны мама и папа

ЧЬИМИ-ТО старательными усилиями в мозгу многих из нас осела и воспринимается как некая противоречивая аксиома, казалось бы, взаимоисключающая информация: «в стране остро стоит проблема социального сиротства» и «для усыновления ребенка необходимо отстоять многолетнюю очередь, так что и не дождешься». Казалось бы, если есть сироты и желающие их усыновить, проблема должна сама собой разрешиться. Однако все не так просто.
Дети по разным причинам и в разном возрасте попадают в систему воспитательных учреждений для детей-сирот. Большинство из них имеют врожденные или приобретенные проблемы со здоровьем, что-то поддается коррекции, что-то – нет.
Пресловутый стабильный «спрос» среди принимающих семей существует, разве что, на здоровых новорожденных детей со статусом на усыновление, в основном девочек, да еще с определенной внешностью: светленькая, славянские черты лица и т. п. И было бы неплохо, во избежание лишних пересудов, чтобы ребенок родился к определенному сроку. Тогда можно сымитировать беременность и покрыть усыновление великой тайной. Фактически такие потенциальные родители ждут, когда кто-то откажется сразу в роддоме, долго не раздумывая, от столь замечательного и подходящего им ребенка. (Только в случае формального отказа можно забрать ребенка из роддома, во всех остальных установление статуса занимает не менее полугода, следовательно, ребенок вырастает). Все это в комплексе, естественно (и слава богу!), бывает крайне редко.
На деле же в домах ребенка находится множество славных, чудесных детей, пусть не новорожденных, основные проблемы которых, зачастую, развились из недостатка любви и внимания. Такое состояние по-научному называется синдромом «один без родителей». При должной заботе многие детки вполне могут восстановить здоровье, стать не только любимчиками родителей, но и достойными членами общества. Некоторые из них особенно нуждаются в скорейшем обретении семьи, так как не каждый малыш может приспособиться к жизни в детском доме. С каждым днем они все меньше доверяют людям, замыкаются в себе, тем самым непроизвольно уменьшая собственные шансы на усыновление. Особенно сложно, когда речь идет о братьях и сестрах. По закону они не разъединяются, а принять в семью сразу нескольких детей готовы совсем немногие потенциальные родители.
Оказалось, в поисках таких детей не надо далеко ходить и стоять несколько лет в очереди. В Центре по централизованному учету детей, оставшихся без попечения родителей Тверской области, откликнулись на нашу просьбу и рассказали о нескольких малышах для публикации информации о них в нашей газете. Мы очень надеемся, что это поможет деткам найти любящих родителей!

Ванюша и Сонечка
Ванюша и Сонечка – брат и сестра, возможные формы семейного устройства: усыновление, опека, приемная семья. Ваня старший, ему 3 года 5 мес. (родился в июле 2006 года), а Соня на год моложе, ей 2 года. 4 мес. (родилась в августе 2007 года).
Глядя на лица малышей становится понятно: их место не в детдоме, а в семье, которую ребята осчастливят своим присутствием и наполнят смыслом.
При первой встрече Сонечка производит впечатление скромной тихони, а Ванюша – бесстрашного активиста-исследователя. Однако на самом деле все наоборот: персонал именно Соню шутя называет «шебутной заводилой» и «ураганом».
Ваня же – спокойный и вдумчивый мальчик. Он всегда помогает маленьким, мирит их, убирает игрушки. И, конечно же, приглядывает за сестричкой и переживает за нее. Настоящий мужчина и помощник для взрослых! Здоровье малышей поддается коррекции, мама и папа наполнят их жизнь смыслом, заботой, любовью и радостью.

Данилка
Нас очень попросили написать еще о Данечке, возможные формы семейного устройства: усыновление, опека, приемная семья. Ему 2 года 6 мес. (родился в июне 2007 г., есть статус на усыновление) и хотя нельзя сказать, что он совершенно здоров, Данилка не меньше других имеет право на счастье быть с любящими родителями!
«Мальчик-звездочка. Умный, ласковый, улыбчивый, очень отзывчивый, сообразительный и чуткий – это все про него, про нашего Даню», – так с любовью говорят о мальчике.
С помощью любящих родителей малыш может добиться многого, надо только помочь ему в преодолении главной проблемы, из-за которой он пока не ходит. Но с этим недугом нужно бороться и победить его! Московские специалисты обследовали Данилку и пришли к выводу: проведение ряда операций может поставить его на ноги! Более того, первая операция уже назначена и будет проводиться очень скоро лучшими врачами Санкт-Петербурга.
Именно сейчас, в преддверии операции, Дане особенно нужны близкие, родные люди. Чтобы они были рядом в больнице, ждали, когда мальчик отойдет от наркоза, помогали в постоперационный период. И хотя Данилка находится под патронажем волонтеров, которые уже нашли няню для ухода за мальчиком в больнице, он ждет именно маму и папу! Даня очень переживает, мечтает научиться передвигаться и бегать как другие дети.

Если вы решились…
Вполне вероятно, что трогательные детские личики не оставят вас равнодушными и сразу возникнет желание принять участие в их судьбе. Однако хотим предостеречь вас от принятия поспешных решений. Нельзя забывать, что речь идет о маленьких людях, жизнь которых до сих пор складывалась не слишком гладко и безоблачно. Большинство семей, воспитывающих приемных детей, проходят через серьезное испытание – адаптацию к совместной жизни. Длительность периода зависит от личностных качеств и желания наладить контакт, требует от всех членов семьи внимательности и терпения.
Идеальный вариант – родители, морально готовые к принятию в семью ребенка с разрешением на усыновление на руках. Если вы из их числа, для получения более подробной информации необходимо связаться с Центром по централизованному учету детей, оставшихся без попечения родителей Тверской области тел.: +7 (482) 234-33-09, 235-77-02.
Если желание принять в семью ребенка у вас возникло спонтанно, лучше не торопитесь, а предварительно всесторонне изучите эту тему.
Бесплатную консультацию по вопросам семейного устройства вы можете получить по телефону горячей линии Фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам (отказники.ру)»: 8-800-700-88-05
(звонок из России бесплатный).
Автор: Мария Доброславская

[Masha Pressa]

В этом круглом столе для журнала "Фома" Лена Альшанская приняла участие уже давно, еще весной, статья вышла в июне, и вот только ее удалось найти.
Ювенальная юстиция как всегда актуальна...

http://www.foma.ru/article/index.php?news=...hrase_id=103454

№6/8
6 июня 2010
Тема номера
Ювенальная юстиция

ШАГ В ПРОПАСТЬ ИЛИ ПРЫЖОК НА МЕСТЕ?


Что такое ювенальная юстиция и чем обернется ее внедрение в нашей стране? Эти вопросы порождают немало разногласий, и в каждой позиции есть своя доля правды.
Мы решили показать читателям основные точки зрения по данному вопросу, обратившись за комментариями к людям, которые, что называется, «в теме», то есть профессионально занимаются вопросами семьи и детства.
Наши собеседники — Павел Астахов, уполномоченный при президенте Российской Федерации по правам ребенка; Елена Альшанская, президент фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» («Отказники.ру»); Антон Жаров, член адвокатской палаты Москвы, специалист по вопросам опеки и усыновления; Борис Клин, обозреватель газеты «Известия», автор множества материалов по теме ювенальной юстиции.

Что это такое


Павел Астахов: Ювенальная юстиция — это, по сути, отдельная система правосудия для детей. Ребенок ведь тоже может совершить правонарушение, но он не должен нести такую же ответственность, как и взрослый, потому что жизненного опыта у него еще мало, его личность еще не до конца сформирована. И что с ним делать? Сразу сажать в тюрьму? Или найти какой-то комплекс мер, позволяющих исправить этого ребенка, назначить адекватное наказание и, главное, не допустить, чтобы он в дальнейшем пошел по криминальной стезе?


Елена Альшанская: Идея ювенальной юстиции появилась на Западе в то время, когда в связи с развитием городов и экономическими катаклизмами проблема подростковой преступности, что называется, встала во весь рост. Одновременно с этим благодаря развитию гуманизма люди осознали, что у детей есть свои права, включая право на жизнь. Оформившись поначалу как отдельный суд для несовершеннолетних, со временем ювенальная юстиция эволюционировала. Сейчас существуют разные типы ювенальных систем. Главное в них (подчеркну, на Западе) — наличие отдельного судебного процесса по делам несовершеннолетних и реабилитационный («помогающий») подход вместо принятого у нас карательно-наказательного. Помимо этого, ювенальная юстиция там — это «социально насыщенная» среда: целая система социальных служб. В большинстве своем это общественные организации, которые делают помощь реальной.
При этом говорить о некой единой для всего Запада ювенальной юстиции нельзя. То, что называют этим термином в США, Франции и Канаде, — это три разные системы, непохожие друг на друга.

Антон Жаров: Дословно латинский термин «ювенальная юстиция» переводится как «правосудие для несовершеннолетних». Что это означает в наших условиях? Создание специализированных судов, подготовку судей, которые будут заниматься делами несовершеннолетних.
Кстати, ничего принципиально нового тут нет. Так, на сегодняшний день в Москве все дела по лишению родительских прав и другие споры, связанные с детьми, рассматривают одни и те же судьи — специализированный восьмой судебный состав в Московском городском суде. Кроме того, в нескольких российских регионах, например, в Ростовской области, проходит эксперимент по введению ювенальных судов. На практике это означает, что в Таганроге есть трое судей, которых разместили в отдельном здании и придали им в помощь человека, который является «помощником судьи с функциями социального работника». В его обязанности входит работа с подростками после вынесения приговора или судебного постановления. То есть он проверяет, устроился ли подросток на работу, пытается устранить административные препятствия к этому, помогает семье через социальные службы.
В общем-то, специализация суда — вещь совершенно нормальная. Нас же не удивляет ни наличие военного суда, ни арбитражного. Если у меня, к примеру, заболит ухо, то мне лучше пойти не к терапевту, а к отоларингологу. Так и здесь: что плохого, если судья специализируется на работе с несовершеннолетними правонарушителями? При прочих равных обстоятельствах он более грамотно и внимательно подойдет к делу. Другой вопрос, как у нас это будет реализовано, если вообще будет.

— Это, конечно, так, но в обществе под ювенальной юстицией обычно понимают нечто другое. Что же именно?


Борис Клин: Сторонники ювенальной юстиции обычно говорят, что речь идет исключительно о судах над несовершеннолетними преступниками. Но, как показывает опыт, у ювенальной юстиции на Западе есть и вторая составляющая — это «защита детей от родителей», то есть попросту отобрание детей из семьи за реальные, а чаще мнимые родительские прегрешения. Важно понимать, что и судом над юными преступниками, и лишением родительских прав там занимаются одни и те же судьи. А многие люди (и я в том числе) боятся, что если ювенальная юстиция будет внедрена у нас в общегосударственном масштабе, то эта ее «детоотбирательная» составляющая окажется основной.

П. А.: В нашем обществе бытует совершенно неправильное понимание ювенальной юстиции. Люди пересказывают друг другу всякие ужасы о том, что ювенальная юстиция — это такая форма судоустройства, которая позволит детям жаловаться на родителей и даст право государству отбирать детей из семьи. На мой взгляд, эти вещи не имеют с ювенальной юстицией ничего общего.

Е. А.: Люди часто спорят о ювенальной юстиции, иногда слабо понимая, что именно составляет предмет спора. В основном мне приходилось сталкиваться с мнением, что ювенальная юстиция — это право государства жестко вмешиваться в жизнь семьи, диктовать родителям, как они должны воспитывать детей, и при малейшем нарушении забирать детей в детдома.
Конечно, это неприемлемо. Однако к ювенальной юстиции как таковой эта проблема не имеет никакого отношения. Речь о другом: о том, какая политика по отношению к праву государства на вмешательство в частную жизнь доминирует в стране. А права государства в этой сфере огромны, чем чиновники вовсю и пользуются.
По нынешнему законодательству, ребенка можно забрать из семьи, руководствуясь абсолютно произвольными причинами. В 77-й статье Семейного кодекса РФ сказано, что органы опеки и попечительства могут без решения суда отобрать у родителей ребенка «в случае угрозы его жизни и здоровью». Что такое угроза жизни, еще можно понять, это довольно короткий перечень ситуаций. Но что такое угроза здоровью? Вегетарианство — это угроза здоровью? Открытые форточки? Отказ от прививок? Это решают работники органов опеки, а в итоге мы имеем огромное количество неправомочно отобранных детей, множество разрушенных семей. Если даже допустить, что ювенальные суды (которые в тех регионах, где они введены в порядке эксперимента, занимаются только делами несовершеннолетних правонарушителей), станут рассматривать и случаи лишения родительских прав — это, несомненно, будет лучше, чем нынешняя ситуация, когда такие дела разбирает суд общей юрисдикции. Ведь решение суда, в состав которого входят педагоги и психологи, будет более обоснованным и продуманным.

А. Ж.: Я обычно стараюсь воздерживаться от споров о ювенальной юстиции — именно потому, что каждый понимает под этими словами что-то свое. Фактически этот термин в общественном восприятии оказался чем-то вроде слова «фашизм», которым у нас любят обозначать любое зло. Так и под ювенальной юстицией обычно подразумевают любой беспредел государства по отношению к семье, да и не только беспредел, но и вполне законные и правомерные действия.
На самом деле в таких спорах, как правило, обсуждается вовсе не ювенальная юстиция, а более общий вопрос: в какой мере семья должна быть защищена от вмешательства чиновников и как ей противостоять чиновничьему произволу? Тема ювенальной юстиции — всего лишь одна грань этой гораздо более широкой проблемы.

— Но если рассматривать ювенальную юстицию как таковую, то почему наше государство решило ввести ее именно сейчас?

П. А.: Думаю, главная причина — это очень высокий уровень преступности среди несовершеннолетних, причем очень высок процент рецидива. Я бывал во многих колониях в России, беседовал с ребятами. Там много тех, кто сидит уже по второму и третьему разу. Вы только представьте себе: в период с 14 до 18 лет подросток трижды успевает побывать в колонии. Что ожидает его после совершеннолетия? Да все то же — колонии, тюрьмы, следственные изоляторы.
Именно ювенальная юстиция дает возможность существенно уменьшить число таких рецидивистов. Дело в том, что задача ювенального суда — не только наказать юного преступника, но и разобраться в причинах, толкнувших его на преступление, и предотвратить его дальнейшее криминальное поведение. С этой целью в состав ювенального суда входят психологи и педагоги, которые помогают подростку осознать, чтó он совершил, а социальные работники помогают ему изменить образ жизни, предотвратить обстоятельства, провоцирующие его нарушать закон. Практика работы ювенальных судов в Ростовской области и Чувашии привела к тому, что там резко снизился уровень повторной преступности среди несовершеннолетних. Таким образом, ювенальная юстиция — это реально работающий инструмент.

А. Ж.: Мне трудно судить о причинах, побуждающих государство вводить ювенальную юстицию, тем более что, кроме эксперимента в нескольких регионах, есть лишь пока не принятые Государственной Думой законопроекты «О ювенальных судах» от 2002 года и «Об основах системы ювенальной юстиции» от 2005 года. Признаться, наличие этих двух отложенных законопроектов не кажется мне признаком такого уж сильного желания немедленно ввести по всей стране ювенальные суды. Другое дело, что есть, конечно, люди, лоббирующие эти законопроекты, и их мотивацию вряд ли стоит обсуждать.
Мне думается, что даже если ювенальную юстицию у нас действительно введут, то ничего принципиально не изменится. Да, в определенных случаях от нее может быть польза — там, где в составе ювенальных судов будут заседать неравнодушные, честные и компетентные люди. Но в целом по стране ювенальные суды едва ли будут особо отличаться от судов обычных. А по поводу обычных судов у нас мало кто способен обольщаться. Образно говоря, ювенальная юстиция — это не шаг вперед и не шаг назад, а прыжок на месте.

Е. А.: Не вижу большой решимости нашего государства в этом вопросе. Ювенальную юстицию одиннадцать лет пытались «продвигать» общественники, но, надо заметить, безуспешно. И сейчас система существует лишь в виде отдельных экспериментальных площадок по инициативе тех же общественников и самих судей. Что необходимо объективно — так это изменение подхода к работе по профилактике правонарушений, по профилактике так называемого детского неблагополучия. Ребенку надо подать руку, ведь его еще можно — и нужно! — исправить.

Б. К.: Главная причина — это стремление руководства нашей страны соответствовать неким мировым стандартам. И дело даже не в формальной необходимости выполнять подписанную в 1999 году Европейскую социальную хартию, предусматривающую ювенальную юстицию, а именно в желании устроить все «как у них». Причем «как у них» почему-то априори считается правильным, хотя, на мой взгляд, «у них» ювенальная юстиция уже породила огромнейшие проблемы. То есть речь идет об ошибочном понимании интересов детей и их родителей.
Чем это опасно

Б. К.: Я вижу несколько опасностей от введения ювенальной юстиции. Поговорим сначала о первой ее составляющей, уголовной — то есть об отдельном судопроизводстве для несовершеннолетних преступников. Казалось бы, цель очень благородная, гуманная — избавить подростков от тюрьмы. Считается, что это сократит количество рецидивов. Но чем это может обернуться реально? Тем, что юные преступники ощутят полную безнаказанность. Большинство из них находится на том уровне развития, когда только страх лишения свободы может их как-то притормозить. Наивно думать, что беседы с психологом произведут тот же эффект.

Я сейчас выскажу, наверное, очень жесткое мнение — но, поверьте, так думают очень и очень многие. А именно: тюрьмы существуют не для исправления преступников, а для их изоляции от общества. Наказание должно быть соразмерно преступлению: чем опаснее для общества преступление, тем дольше преступник должен находиться в заключении. Вспомним недавнюю историю, когда на Алтае юный уголовник убил журналиста вместе с его семьей, маленьким деткам головы прикладом разбивал! Дали ему десять лет, и, мне кажется, это чрезвычайно мало за убийство четверых человек. А если бы его судил ювенальный суд? Оказался бы он вообще за решеткой? Сильно сомневаюсь. А вот другой пример: в Таганроге ювенальный суд отпустил на волю подростка, а тот затем убил маленького мальчика, ставшего свидетелем попытки обокрасть дом, в котором жил.

Другой миф насчет гуманности ювенального суда — что он позволит не сажать в тюрьму юных воришек, совершивших незначительные кражи. Уточню: под незначительными кражами обычно понимается кража мобильных телефонов, но чаще всего это бывает не кражей, а самым настоящим грабежом, с применением насилия, с нанесением увечий пострадавшему. Так ли уж безобидны подобные детишки-воришки? Кроме того, крайне редко бывает, чтобы за первую же кражу подростка сразу отправляли в колонию. Как правило, его ставят на учет в комиссии по делам несовершеннолетних, вызывают для профилактических бесед после каждого нового «подвига», предупреждают о последствиях. Ясно, что это порождает у него ощущение безнаказанности, поэтому от краж он переходит к грабежу, насилию, членовредительству. В конце концов его сажают. А вот ювенальный суд, «заточенный» на «гуманность», вместо вынесения справедливого приговора продолжил бы ту самую бесплодную «воспитательную работу» милиции и школы. Вот этого-то и боятся люди — что благодаря ювенальной юстиции умножится количество несовершеннолетних уголовников, которые будут чувствовать себя абсолютно безнаказанными.

Теперь перейдем ко второй, а на самом деле главной составляющей ювенальной юстиции — к процессам против родителей, к отобранию детей. Сейчас детей отбирают органы опеки, но после введения в масштабах всей страны ювенальной юстиции это будут делать по приговору ювенальных судов. А как это могут делать, мы видим на примере той же Франции, где отобрано два миллиона детей, причем в половине случаев, как выясняется, совершенно неправомерно (кстати, наказания за это ювенальные судьи не несут). Где гарантия, что того же не случится и в России?

Кроме того, ювенальная юстиция, безусловно, предусматривает доносы детей на своих родителей. Именно для этого при школах вводятся должности «омбудсменов» — своего рода посредников между ребенком и ювенальным судом. Надо ли доказывать, что доносы на родителей — это разрушение семейных устоев? Естественно, ребенок, которого родители наказали (причем даже не обязательно физически), в течение какого-то времени испытывает обиду, раздражение. И если именно в такой момент его сознание умело обработают взрослые «детозащитники», вытянут из него заявление на родителей, то вот и готово дело для ювенального суда. А ведь ребенок в силу своего малого жизненного опыта просто не понимает последствий, не осознает, что может вообще оказаться без мамы с папой, в детдоме. И даже если ювенальный суд не станет разлучать его с родителями, то представьте, какая атмосфера возникнет в семье, когда родители станут бояться собственного ребенка! Как в таких условиях его воспитывать? Ведь воспитание всегда сопряжено с ограничением детского своеволия, с предъявлением ребенку разумных требований и с наказанием за их нарушение. Если в этот процесс станет вмешиваться суд — значит, семьи не будет, а будет нечто иное. Будет просто соседство ребенка со взрослыми, обязанными его содержать, но не имеющими никакого права его воспитывать.

А есть ведь еще отдельная и, уверен, важная для читателей «Фомы» тема: религиозное воспитание детей. Ювенальная юстиция вполне способна объявить его вне закона. В самом деле, религиозное воспитание предполагает некие запреты (хотя, разумеется, не должно к ним сводиться). Даже самое обыкновенное требование соблюдать пост может быть воспринято «ювенальщиками» как покушение на здоровье ребенка. А как с религиозной точки зрения оценивать доносы детей на родителей? Неслучайно же не только православные, но и верующие всех традиционных российских конфессий так обеспокоены.

Да, я примерно представляю, что мне могли бы возразить. Привели бы массу примеров чудовищного насилия в семьях, избиений, издевательств. Но все такие случаи вполне подпадают под действие статей Уголовного кодекса. Таких родителей-извергов, конечно, надо наказывать, но для этого уже существует правовой механизм. Если он плохо работает — давайте его улучшать, реформировать правоприменительную практику, но не следует создавать новые и крайне сомнительные правовые институты.


Е. А.: Явной опасности от введения ювенальных судов я не вижу. В самом деле: чем плохо, что наряду с судьями судьбу подростка будут решать психологи и социальные работники? Но мы как будто боимся этого — что детей, совершивших правонарушения, не будут тупо распихивать по колониям, а попробуют перевоспитать, помочь им и их семьям. Мы теряем детей, легко, не глядя, — и при этом обеспокоены надуманными проблемами. Надо, наконец, обратиться к проблемам, существующим реально: к безнадзорности, ненужности наших детей обществу, раз уж оно так просто избавляется от них с помощью колоний для несовершеннолетних. Какими мы стали эгоистами: боимся лишь за себя, но нам безразличны проблемы чужих детей, чужих семей! Многим борцам с ювенальной юстицией нужно только, чтобы их, «хороших», не тронули, а вот из «плохих» семей они готовы чуть ли не сами детей отбирать.

Другая часть проблемы — в том, как действует нынешняя система. Есть административный аппарат, который наделен широчайшими полномочиями в решении вопросов о жизни ребенка внутри семьи, — а вот специалистов, которые бы несли ответственность за свои ошибки, нет.

Помощь тому, кто оступился, но еще может быть возвращен в общество, — вот, на мой взгляд, основной принцип ювенальной юстиции, который мы должны усвоить. Многие сейчас просто-напросто испугались ее мифологизированного образа. Надо остановиться и задуматься о том, чем порождены наши эмоции. Не окажется ли, что исключительно страхом и эгоизмом?

А. Ж.: Лично меня не пугает появление ювенальных судов. Ведь множество элементов ювенальной юстиции у нас уже действует, просто они так не называются. Немногие знают о существовании закона «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений». Он касается детей, находящихся в асоциальных семьях, которые попали в беду, то есть в так называемое «социально опасное положение». А между тем в этом законе есть все инструкции, там подробно расписано, кто что делает: органы опеки и попечительства, комиссии по делам несовершеннолетних, органы социальной защиты, органы труда и занятости. Там перечислено, кто из них на что имеет право, кто и как должен действовать. Причем особых проблем с правоприменением этого закона на сегодняшний день нет. По сути, этот закон регулирует все функции, которые, по идее, будет исполнять ювенальный суд.То есть на практике изменилась бы только терминология, а система осталась бы прежней.

Большинство людей считает, что ювенальный суд будет отбирать детей у родителей. Как будто сейчас их не отбирают органы опеки! Ведь зачастую они это делают совершенно несправедливо, с массой нарушений. И, кстати, после отобрания ребенка органы опеки в семидневный срок обязаны возбудить дело о лишении родительских прав! Вот где реальная проблема!

Но обратите внимание: так было всегда. И в советское время, и в 90-е годы. За последние двадцать лет количество отобранных детей держится на уровне трех-четырех процентов. И лишь недавно этому начали ужасаться, появились разоблачительные материалы в прессе, бурные дискуссии в интернете. То есть изменилась лишь реакция общества, а не сама практика. Да, эта практика, мягко сказать, несовершенна, она требует массы исправлений. Но давайте обсуждать именно эти реальные проблемы, а не ужастики про ювенальную юстицию.

Кроме того, насколько я понимаю, противники ювенальной юстиции опасаются, что ювенальный суд окажется вне рамок обычного правосудия, предполагающего состязательный характер, то есть что родители не смогут защититься ни самостоятельно, ни с помощью адвоката, а на решение ювенального суда некуда будет пожаловаться. На самом деле легко убедиться, что эти опасения несостоятельны, — достаточно прочесть законопроект о ювенальном суде*, где сказано, что такие суды создаются в рамках судебной системы общей юрисдикции, где прописаны порядок подотчетности ювенальных судов и порядок обжалования их решений.

П. А.: Я не вижу никакой опасности от введения ювенальной юстиции. Что же касается более общей проблемы — отобрания детей у родителей, то здесь у меня позиция осторожная. Раньше мне тоже казалось, что существует множество несправедливых, ничем не обоснованных решений об отобрании ребенка из семьи. Но когда я стал детально вникать в конкретные ситуации, все оказалось гораздо сложнее, неоднозначнее. Когда мы читаем в прессе статьи на эту тему, то видим только часть правды. Тут очень много мифов, спекуляций и прямой лжи. Вот, к примеру, случай с Верой Камкиной, многодетной мамой из города Колпино. Вспомните, сколько кричали, как у нее за долги по квартплате отобрали детей. Я ездил в Питер разбираться с этим делом и собственными глазами видел заявление, написанное ею два года назад, в котором она сама (!) отказалась от своих детей. Вот уже два года она не хочет устраиваться на работу, хотя органы опеки постоянно предлагали ей варианты.

И ведь таких примеров масса. Просто те люди, которые «пиарятся» на этой теме, никогда не скажут невыгодную им правду. А начнешь разбираться — и видишь: было насилие над ребенком, была опасная для его жизни ситуация.

Хотелось бы мне, чтобы не было необходимости ни в 77-й статье Семейного кодекса, ни в 156-й статье Уголовного. Но эти статьи нельзя отменять до тех пор, пока очень многие родители умышленно не исполняют свои родительские обязательства. Потому и приходится усиливать ответственность. Ничего страшного в этом я не вижу. Так ведь можно на любую тему спекулировать и говорить: давайте, например, отменим статью за хулиганство, потому что под хулиганство сейчас можно все что угодно подтянуть, даже выступление на митинге (кстати, и митинги тоже бывают хулиганскими). Да, есть злоупотребления, и с ними надо бороться, но злоупотребления — не повод отменять закон.

Люди, спекулирующие на теме ювенальной юстиции, нередко умышленно закрывают глаза на чудовищные масштабы насилия в семьях. Но почему у нас так много убитых родителями детей? Детей искалеченных, изнасилованных именно в семьях? Почему при живых родителях так много детей-маугли вырастает? Почему дети дистрофией страдают, когда живут в полной семье?

У нас есть меры, которые разрешают временно забирать ребенка на срок до шести месяцев. И это правильно, на мой взгляд. Это нужно для того, чтобы была возможность вернуть в нормальное состояние маму, если она сама не может понять, что ей сейчас надо заниматься ребенком, а не своим ухажером, сожителем, другом или даже мужем. Потому что и такое бывает: пьют вместе, а на ребенка наплевать. Надо заниматься ребенком, пока он маленький. Поэтому во временном изъятии из семьи ничего страшного нет. Страшнее, когда лишают родительских прав. Но во всех этих ситуациях мы стараемся разбираться. Тем более что пост уполномоченного по делам ребенка при Президенте и в регионах введен специально для этого — чтобы контролировать действия органов опеки и попечительства. Не подменять собой, а именно контролировать. Всегда и везде своим уполномоченным я ставлю задачу: вставать на сторону мамы и семьи до тех пор, пока это возможно. Наша задача — спасти семью и поддержать матерей. Но если это невозможно, если уже все средства использованы и не помогли, то тогда надо действовать по закону и лишать родительских прав.

Между прочим, сторонники ювенальной юстиции, которые предлагают ввести ее в России, как раз и говорят о том, что не органы опеки должны отбирать детей, а суды должны это решать. Суды могут более разумно и взвешено подходить к тем ситуациям, когда детей действительно необходимо изымать из опасной для жизни среды.

Что делать?

— Итак, опасна не столько ювенальная юстиция сама по себе, сколько система, когда чиновник по своему произволу может разрушить семью. И не столь важно, называется ли этот чиновник ювенальным судьей или сотрудником органов опеки. Но что же в таком случае делать? Как справиться с этой проблемой?

— А. Ж.: Надо действовать сразу по нескольким направлениям. Во-первых, на законодательном уровне. Многим кажется, что у нас слишком много законов, защищающих детей. А на самом деле тут, наоборот, правовая лакуна. Существующие законы декларативны, неконкретны, допускают произвольные толкования, зачастую не подкреплены детальными подзаконными актами и инструкциями. Взять ту же 156-ю статью Уголовного кодекса о ненадлежащем исполнении родителями своих обязанностей по воспитанию детей. А что такое «надлежащее исполнение»? Да и возможно ли детально это прописать? Это было бы равнозначно исчерпывающей инструкции по воспитанию детей — что совершенно нереально. Сфера воспитания не может быть алгоритмизирована. Но можно сделать другое — сформулировать перечень того, что безусловно запрещается. Перечислить, «как не надо», гораздо проще, чем сказать, «как надо». Следовательно, законодатель должен действовать очень тонко и продуманно, чтобы не удариться в излишнюю регламентацию и при этом не допустить возможность произвольного толкования.

Во-вторых, надо заниматься правовым просвещением — и родителей, и педагогов, и работников органов опеки. В России сейчас правовая безграмотность просто чудовищная. Родители совершенно не знают своих прав, поэтому, попадая в трудную ситуацию, делают массу глупостей, которые потом будет нелегко исправить. То же касается и школьных учителей, которые подчас хуже знают свои права, чем их малолетние ученики. И уж конечно, надо просвещать сотрудников органов опеки, которые в силу своей юридической неграмотности способны наломать массу дров, испортить жизнь и детям, и взрослым. Я, кстати, преподаю им на курсах повышения квалификации и должен сказать, что зачастую уровень их знаний просто ужасающий! К тому же в органах опеки огромная текучка кадров, и далеко не всегда там работают люди не только с педагогическим, но и вообще с высшим образованием. Тем не менее, такое обучение дает плоды.

А вот чего делать нельзя ни в коем случае — это создать под руководством одного начальника этакое большое «министерство детства» — потому что структура, существующая под одним начальником, очень скоро начнет служить своим корпоративным целям.

Е. А.: Необходима ответственность государства за вмешательство в судьбу и семей, и отдельных детей.

У нас как минимум восемь ведомств, отвечающих за разные аспекты судьбы ребенка, но, случись неправомочное отобрание ребенка из семьи, ответственности не понесет никто. То же и с отсутствием работы по профилактике. Возможно, нам помогло бы единое ведомство, которое отвечало бы в целом за государственную политику в отношении семьи и детей и выстраивало бы взаимодействие других структур и ведомств.

Кроме того, нужно, чтобы общество глубоко осознало проблему защиты семей и детей. Мы ведь очень многое можем сделать и решить. Только активность наша должна быть конструктивной, а не сводиться к истеричным лозунгам и призывам уничтожить всех, кто за ювенальную юстицию. Лучше обсуждать конкретные предложения, что и как следует изменить в законодательстве, и реально помогать детям и их семьям в сложных жизненных ситуациях. Разумеется, нужно всячески отстаивать приоритет жизни ребенка в семье. И затягивать с обсуждением не стоит: Дума может принять законы, не учитывая нашего мнения.

И еще одно. Ясно, что нельзя бездействовать, консервируя нынешнюю ситуацию: в нашей стране ребенок пока что практически полностью беззащитен перед насилием в семье. Но если и вводить ювенальную юстицию, то не простым копированием опыта некоторых западных стран. Кое-где там действительно перегнули палку, и нам не стоит брать за основу самый плохой вариант.

П. А.: Государственные органы должны контролировать семьи, в которых уже все неблагополучно. Есть, конечно, муниципальные органы в лице соцзащиты и различных социально-реабилитационных центров, которые сегодня существуют во многих местах. И они достаточно эффективно работают с неблагополучными семьями.

Но не менее, а может, и даже более тут важна деятельность общественных организаций. Здесь для них огромнейшее поле, пока что мало освоенное. Хотя есть и положительные примеры — скажем, объединения мам с детьми-инвалидами. Случилось вот такое несчастье в семье, и для того, чтобы самим не впасть в отчаяние, не потерять смысл жизни, они объединяются и вместе двигаются, вместе решают эти колоссальные проблемы. Я уверен, что общественные организации должны обратить внимание на неблагополучные семьи.

Б. К.: Во-первых, необходимо разработать инструкцию для родителей — что можно, а что нельзя. Ведь сейчас любой родитель ходит, так сказать, по минному полю. Почти никто не знает, за какие действия его могут привлечь к ответственности. Можно ли оставлять ребенка одного в квартире и в каком возрасте? Можно ли его послать за хлебом и в каком возрасте? Можно ли его одного отпустить в школу и в каком возрасте? В США вот в некоторых штатах такие инструкции существуют и не вызывают массовых возражений. Нам следовало бы это перенять, причем безотносительно к введению ювенальной юстиции. Разумеется, такие инструкции нужно разрабатывать гласно, посредством широкой общественной дискуссии и с учетом разных мнений, в том числе и мнений верующих людей.

Во-вторых, для защиты прав родителей (от ювенальной ли юстиции, от органов ли опеки) нужны правозащитные организации, поскольку большинству людей самостоятельно защищать свои права крайне трудно: нет ни правовых знаний, ни денег на адвоката, ни времени ходить по инстанциям. К сожалению, таких правозащитных организаций у нас практически нет, а те, что на слуху, вызывают огромные сомнения.

Нормальная правозащитная организация действует следующим образом: аккумулирует средства для найма квалифицированных адвокатов, а по итогам рассмотрения финансируемых ею дел составляет отчет. Так появляются мониторинги правозащитных организаций, и подобным образом это устроено во всем мире. У нас же, в силу некоторых исторических особенностей, любой, кто кричал «долой самодержавие!», автоматически объявлялся правозащитником. Вот таких правозащитных организаций нам, конечно, не надо — ни за деньги, ни даром. Нам не нужны правозащитники, которые будут заседать в каких-то президиумах и от имени непонятно кого, не будучи никем уполномоченными, делать какие-то заявления, участвовать в разработке каких-то законодательных актов.

***
Итак, у наших собеседников оказались разные взгляды на то, что необходимо делать. Кто-то за единое ведомство по делам детей, кто-то против. Одни считают необходимым бороться с самой ювенальной юстицией, другие основную опасность видят в органах опеки. Одним важнее участие общественных организаций в помощи неблагополучным семьям, другим — в защите прав родителей, пострадавших от чиновничьего произвола. Есть лишь один общий знаменатель — это убежденность в том, что для решения проблемы необходима общественная активность, поскольку, как известно, под лежачий камень вода не течет.